— Ну, можно ли вам, Доттон, как отцу, давать столь бесчеловечные советы своей дочери! — воскликнула его жена.
— Кажется, что могу, миссис Доттон, — отвечал он. — Неужели вы желаете, чтобы ваша дочь была женой какого-нибудь жалкого сигнальщика, тогда как она, при благоразумии, может сделаться леди Вичекомб и полной владелицей и этого замка, и этих прекрасных земель?
— Отец! Добрый мой отец! — прервала его Милдред, стараясь смягчить его, хотя мысль, что адмирал Блюуатер присутствует при этой сцене, не позволяла ей поднять от стыда глаз. — Весьма сомнительно, чтобы Том Вичекомб думал обо мне как о жене своей, — даже, чтобы кто-нибудь другой имел желание просить руки моей.
— Это все зависит от того, как ты примешься за дело, Милли. Очень вероятно, что господин Том Вичекомб мало думает в эту минуту взять тебя в свои жены, — но огромных китов ловят весьма малыми веревками. Молодой лейтенант, пожалуй, и завтра готов на тебе жениться, хотя согласиться на это с нашей стороны было бы ужасное безрассудство. Ведь он всего-то только еще лейтенант, а его имя хотя и хорошо звучит, однако, Бог знает, имеет ли он на него какие-нибудь права.
— А между тем, Доттон, вы были, кажется, тоже лейтенантом, когда женились на мне, и следовательно имя ваше также не могло произвести особого впечатления, — заметила жена.
— Ваши слова, миссис Доттон, нисколько не идут к делу. Я не говорю тебе, Милдред, чтоб ты совсем повернула к дрейфу молодого виргинца, потому что он может быть во многих отношениях человеком весьма полезным. Во-первых, ты можешь поставить его против Тома, а во-вторых, лейтенант может быть и капитаном; а жена капитана флота его величества не совсем бесславная позиция. Я советую тебе, душа моя, сделать этого молодца приманкой, чтобы поймать наследника баронета; ну, а если он не дастся, то и лейтенант сгодится.
Слова эти были сказаны повелительно и с суровостью и вполне соответствовали совершенному отсутствию благородных чувств в Доттоне. Миссис Доттон с отчаянием слушала своего мужа; никогда еще он не сбрасывал с себя так открыто маску благопристойности. Добрая Милдред, будучи не в состоянии преодолеть обуревавших ее чувств, отошла от отца и, ища себе безопасного убежища, со слезами на глазах, с раздирающимся сердцем, очутилась в объятиях Блюуатера.
Доттон только теперь заметил, в чем присутствии он выказывал свою врожденную низость.
— Тысячу раз прошу у вас извинения, сэр, — сказал он, вставая и низко кланяясь адмиралу. — Я совсем не знал, что имею честь быть в обществе адмирала Блюуатера — адмирала Блю, как вас, сэр, называют матросы, ха, ха, ха! .. Такая фамильярность, сэр, служит верным доказательством любви и уважения подчиненных.
