* * *
Несется к земле учебная спарка. Белый крест — цель, на которую пикирует бомбардировщик, — неумолимо растет на глазах у Никольского. Стрелка высотомера бежит против привычного направления.
— Вывод!!! — кричит инструктор.
Никольский включает автомат вывода из пикирования. Помогает штурвалом.
И вот уже машина, описав гигантскую параболу, мчится в горизонтальном полете.
— Ну как?! — восторженно орет Никольский.
— Спокойно, спокойно... Хорош.
* * *
— Внимание! — командует инструктор Чеботарю в воздухе.
— Есть внимание! — Глаза у Чеботаря сужены, лицо напряжено.
— Боевой!
— Есть боевой!
— Держи курс, чтобы не шелохнулся! Замри!
Это при скорости-то четыреста километров в час!
— Цель!
— Вижу...
— Сброс!
Чеботарь дергает за рукоять бомбосбрасывателя. Несутся к земле две бомбы...
— Молодец, Чеботарь!
— Все равно не успеть... — говорит Чеботарь.
* * *
— Менджеридзе, — кричит капитан Хижняк, — ты что, сдурел?! Прибери газы. Не на истребителе!..
Ха-а-рашо! И вот только так. И внимательно.И аккуратненько левую ножку! Ма-а-ладец!..
— Жил на свете Джонни-подшкипер, плавал семнадцать лет... — не выдерживает восторга Менджеридзе.
— Отставить! Следи за горизонтом, кукла чертова!.. Распелся!
* * *
Страшный, нарастающий вой... Бьет пламя из-под правой полости. Горит двигатель... Несется самолет к земле... Беззвучно кричит Сергеев, сбивает с себя пламя...
— Прыгай, — хрипит младший лейтенант Пугачев и все пытается и пытается вытянуть машину в горизонтальный полет. — Прыгай, сволочь!..
В ужасе, кошмаре, в чудовищной неотвратимости вжимается в кресло Сергеев.
— Прыгай!!!
Земля... и взрыв!
Жил на свете Джонни-подшкипер,
Плавал семнадцать лет,
Знал заливы, моря, лагуны,
Старый и Новый Свет... —
негромко, врастяжку поет пьяный Никольский.
Он лежит у себя на койке, задрав ноги в сапогах на металлическую спинку, и неумело перебирает струны старенькой гитары, оклеенной вырезанными из бумаги цветными самолетиками.
Около него сидят Менджеридзе, Чеботарь и еще несколько курсантов. Остальные шатаются по казарме, курят в предбаннике, бродят вокруг барака. Полетов нет, занятия отменены.
Между рядами коек идет Кацуба. Курсанты встают, снова садятся.
Есть Союз, советская страна-а-а,
Всем примером служит она-а-а...
Там в заливе, где море сине,
Где голубая даль... —
поет пьяный Никольский.
Кацуба остановился у его койки. Встали Чеботарь и Менджеридзе. Встали и остальные курсанты. Никольский даже не шелохнулся.
— Там в заливе, где море сине, где голубая даль... — повторил он и рванул гитарные струны. — Что, товарищ старшина? — Никольский сбросил ноги со спинки койки и сел, злобно глядя на Кацубу. — Что? Три наряда вне очереди?.. А может быть, на губу, суток на пять?! Или сразу в трибунал?! За то, что курсант Никольский днем на коечку свою взгромоздился!.. А?! Ну, давайте, товарищ старшина!
