Снаружи к дождю вновь прибавился ветер. Барабанная дробь дождя привлекла внимание Этана к окну.
Из кухни донеслось шуршание пакета для чипсов.
«ПОЖАЛУЙСТА, ПОЗВОНИ МНЕ», — написал Этан.
Райнерд вернулся в гостиную.
— Если уж ты вынужден есть чипсы, то хуже этих нет, потому что в них больше всего масла.
Этан повернулся к нему и увидел пакет гавайских чипсов. Райнерд засунул в него правую руку.
Одного взгляда на пакет, надетый, как перчатка, на руку яблочного человека, хватило, чтобы понять: что-то тут не так. Конечно, он мог залезть в пакет за последними чипсами, но напряженность, которая чувствовалась в Райнерде, предполагала другое.
Остановившись за диваном, в каких-то шести ярдах от Этана, Райнерд спросил:
— Ты работаешь на Лицо, не так ли?
Этан изобразил изумление.
— На кого?
Когда рука появилась из пакета, пальцы сжимали рукоятку пистолета.
Как частный детектив, получивший лицензию, и охранник с соответствующим сертификатом, Этан имел право носить оружие. Да только редко вспоминал об этом, конечно, если не охранял Ченнинга Манхейма.
А Райнерд держал в руке пистолет калибра 9 мм.
В это утро, встревоженный глазом в яблоке и волчьей ухмылкой мужчины, заснятого на видеопленку, Этан надел наплечную кобуру. Он полагал, что оружие ему не понадобится, чувствовал себя неловко, вооружаясь без весомой причины. Теперь он возблагодарил Бога за то, что не приехал безоружным.
— Я не понимаю, — он попытался изобразить как недоумение, так и страх.
— Я видел твою фотографию, — пояснил Райнерд. Этан глянул на распахнутую дверь, коридор за ней.
— Мне без разницы, кто что видит или слышит. Все кончено, не так ли? — добавил Райнерд.
— Послушайте, если мой брат Джордж чем-то разозлил вас… — Этан старался выиграть время.
Но Райнерд, похоже, решил покончить с досужими разговорами. И едва Этан отбросил блокнот и потянулся за «шоком», который скрывала куртка, яблочный человек выстрелил ему в живот.
На мгновение Этан не почувствовал боли, но только на мгновение. Его отбросило на спинку кресла, он вытаращился на хлынувшую кровь. Потом началась агония.
Он услышал первый выстрел, но не второй. На этот раз пуля пробила грудь.
И в черно-белой квартире все почернело. Этан шал, что птицы по-прежнему сидят на стенах, наблюдая, как он умирает. Даже почувствовал, как в полете вдруг замерли их крылья.
Он услышал, как что-то задребезжало. Понял, что это не дребезжание стекла под напором ветра и дождя, а его собственный хрип, вырывающийся из горла.
