Завернувшись в одеяло, Филипп долго еще лежал без сна и удивлялся тому, что произошло с ним. Ее волосы видел он сегодня, ее волосы сияли ему, шелковистые, мягкие, великолепные в своей простой красе, ее волосы — те волосы, которые он видел тогда на балу, когда Чизборо вмешался в разговор. Ему не трудно было вообразить себе, что это было и ее лицо, но ее лицо, воодушевленное не только красотой, но и сердечностью, и любовью. Яснее, чем когда-либо, он сознавал теперь, чего ему недоставало. Он благословил Чизборо и заснул, мечтая о новом лике, чтобы проснуться через несколько часов с приятным ощущением, что все его переживания — лишь порождение грезы и что эта женщина в конце концов только жена полковника Беккера.
Они прибыли на озеро Бен под вечер. Передав полковника в его жену с рук на руки Бриду, Филипп поспешил спрятаться в свою хижину. У ее двери он встретил Бека Номи. Они не виделись около месяца со дня последней встречи в Нельсон-Хаузе, и приветствие Стила было не слишком сердечным, когда процедура рукопожатия была закончена.
— Иду знакомиться с ними, — пояснил Номи, помолчав секунду. — И шутник же вы, Стил, черт вас побери. Нашли себе занятие — приволакивать на пост обмороженную супругу полковника или престарелую жену обмороженного полковника, а?
Каждый нерв напрягся в Стиле при звуках этого грубого голоса. Он накинулся на Номи, уже собравшегося идти.
— Ну-ка, вспомните, вы занимались тем же самым в Нельсоне, — произнес он. — Вы забыли, видно, что случилось потом?
— Не злитесь, приятель, — обернулся Номи с вызывающей усмешкой. — В любви и на войне все средства хороши. Там была любовь, а тут до любви не ближе, чем до экватора.
В его смехе было нечто такое, от чего губы Стила мрачно сжались, когда тот выходил из хижины. Уже не первый раз ему приходилось слышать горловой смешок Номи при упоминании о некоторых женщинах. И это больше, чем что бы то ни было, возбуждало в нем ненависть к сослуживцу. Физически Бек Номи был великолепным экземпляром мужчины и, без сомнения, самым красивым конным стражником к северу от Виннипега. И в то время как мужчины единодушно презирали его за все его проделки, женщины поклонялись ему и обожали его — до тех пор, пока не убеждались, подчас уже слишком поздно, в полном отсутствии у него каких бы то ни было моральных устоев. Нечто подобное случилось в Нельсон-Хаузе, и Филипп испытывал великий соблазн избить Номи до полусмерти, когда он вспомнил происшедшую там трагедию. А что случится теперь? Эта мысль была для него ушатом холодной воды. Но уже через секунду его зубы сверкнули в усмешке, когда он вспомнил выражение чистоты и преданности на лице миссис Беккер. Он тихо засмеялся про себя, вытаскивая из-под койки мешок; но в смехе этом не было и тени его обычного добродушия. Из мешка он извлек сверток, покрытый легкой корой березы, развернул кору и достал череп, привезенный сюда с юга. Волнение трепетало в его тихом смехе, когда он окинул взглядом полутемную хижину. С бревенчатого потолка свисала большая керосиновая лампа с жестяным рефлектором, и под эту лампу он повесил череп.
