Я расплылась в улыбке: мне доводилось видеть, как он таскал в пасти хворост; после ему приходилось изрыгать пламя, чтобы выжечь застрявшие в зубах щепья. Сейчас он был ну вылитый Акор — если бы только Джеми был знаком с ним прежде, он бы это тоже понял.
— Годами я пытался научиться ходить выпрямившись, — продолжал Вариен, — но наши ноги для этого совершенно не приспособлены. Каждый раз после таких занятий у меня по целым дням болели суставы, и в конце концов мне пришлось сдаться.
Немного успокоившись, он стоял теперь у огня, грея руки.
— Сколько же тебе в то время было лет? — спросила я, подтрунивая над ним. — Ты мне рассказывал лишь, что учился приземляться на задние ноги, но об этом ни словом не обмолвился.
Он немного помолчал, с улыбкой припоминая давнюю свою глупость.
— Я тогда уже достиг совершеннолетия — правда, недавно, — когда впервые попытался это проделать. Мне шел шестой келл, когда я взялся за эту затею, а свое поражение признал лишь за сотню лет до того, как мне перевалило за сит. — Он с улыбкой повернулся ко мне. — Трудно было отказаться от такого желания, любовь моя, но к тому времени я почти достиг своего полного роста. Шикрар как-то вынудил меня признаться, почему я целый месяц ходил с таким трудом. Боль была ужасная. Я был глупцом, пытаясь проделать подобное.
— А что такое «сит»? — спросила я.
— Тогда уж пусть объяснит заодно, что это за «келл»! — вставил Джеми.
— Келл — это сто зим, — ответил Вариен, глядя на пламя очага, и в огненном полумраке голос его звучал тихо и спокойно, — а ситом кантри называют середину жизни, когда возраст наш вдвое превышает совершеннолетие и пройдена лишь половина жизненного пути. Это радостное время, когда можно спокойно наслаждаться своей молодостью. Сит включает в себя десять келлов — это тысяча зим. Я встретил свой сит двенадцать... нет, теперь уже тринадцать зим назад.
Джеми смачно выругался; лицо его было скрыто полумраком, однако, когда он заговорил, в голосе его послышались странные нотки.
— Ты что, всерьез пытаешься утверждать, что тебе больше тысячи лет?
Я не могла понять, было ли это страхом, или недоверием, или гневом, или же всем сразу.
Оставаясь неподвижным, Вариен ответил:
— Я говорю только правду, Джемет из Аринока. Я видел тысячу и тринадцать зим, и будь я по-прежнему в облике кантри, я бы надеялся увидеть еще столько же. Наш народ живет очень долго — если не возникает никаких препятствий, и многие из нас могут встретить второй сит, прежде чем их заберет смерть.
