– Будьте добры, я бы хотел что-нибудь поесть, – сказал стрелок ртом Эдди Дийна.
– Скоро мы подадим горячие закуски.
– Но я прямо умираю от голода, – сказал стрелок, и это была чистая правда. – Что угодно, хотя бы бопкин…
– Бопкин? – военная женщина смотрела на него, сдвинув брови, и стрелок вдруг заглянул в сознание невольника. Сэндвич… это слово было далеким-далеким, как «шум моря» в раковине.
– Хотя бы сэндвич, – сказал стрелок.
Военная женщина с сомнением сказала:
– Ну что же… у меня есть с рыбой, с тунцом…
– Вот и отлично, – ответил стрелок, хотя ни про какую рыбу-дудца в жизни не слыхивал. Да ведь нищим выбирать не приходится.
– Вид у вас действительно бледноватый, – сказала военная женщина. – Я думала, что вас укачало.
– Это от голода.
Она одарила его профессиональной улыбкой.
– Сейчас я вам что-нибудь подкину.
«Подкину?» – растерянно подумал стрелок. В его мире подкинуть было жаргонное слово, означавшее «взять женщину силой». Неважно. Ему принесут еду. Он понятия не имел, сможет ли пронести ее через дверь обратно, к телу, которое в ней так нуждалось, но не все сразу, не все сразу.
«Подкину», – подумал он, и голова Эдди Дийна несколько раз качнулась из стороны в сторону, словно он не мог поверить, что услышал такое.
Потом стрелок опять отступил назад.
«Нервы, – уверял его великий оракул и выдающийся торчок. – Просто нервы. Это все – часть подходняка, братишка».
Но если дело в нервах, то почему его охватывает эта странная сонливость – странная, потому, что он должен был бы ощущать зуд, не мог бы ни на чем сосредоточиться, ему бы дико хотелось извиваться и чесаться, как всегда бывает перед настоящей ломкой; даже если бы у него раньше не бывало «подходняка», о котором говорил Генри, оставался тот факт, что он собирается пронести через Таможню США два фунта марафета, то есть совершить преступление, которое карается не менее, чем десятью годами заключения в федеральной тюрьме, а теперь у него, кажется, еще и провалы сознания начались.
И все же – эта сонливость.
Он снова отхлебнул джина с тоником, потом дал своим глазам медленно закрыться.
Почему ты отключился?
Я не отключался, а то она бы тут же помчалась за чемоданчиком первой помощи.
Ну, тогда вырубился. Все равно нехорошо. Ты раньше никогда в жизни так не вырубался. ОТРУБАЛСЯ – да, но не ВЫРУБАЛСЯ.
И с правой рукой у него что-то странное. Какая-то неопределенная пульсирующая боль в кисти, как будто по ней недавно били молотком.
