«Может быть, с его приятелем случилось несчастье и он идет оказать ему помощь,» предположил Гендерсон. «Может быть нам лучше вызвать его.»
Я покачал головой. Суров определенно не спешил. Он выходил по собственным делам и теперь медленно возвращался на Циолковский. Мне не было дела до того, что командор Краснин позволяет своим людям выходить наружу в одиночку, хотя это казалось прискорбной практикой. А если Суров нарушал устав, мне также не было интереса докладывать ему об этом.
В продолжение следующих двух месяцев мои люди часто замечали Сурова, совершающего свои одинокие прогулки, но он всегда избегал их, если они подходили слишком близко. Я задал несколько сдержанных вопросов и обнаружил, что командир Краснин допускает, из-за недостатка людей, ослабление некоторых правил безопасности. Я не мог узнать, чем занимается Суров, но не предполагал, что его командир был в таком же неведенье.
Когда я получил аварийный вызов от Краснина, мне захотелось сказать «Я же вам говорил». У всех нас люди попадали в неприятности и мы высылали им помощь, но это было впервые, чтобы кто-нибудь потерялся и не отвечал, когда с корабля посылали сигнал вызова. Была проведена спешная радиоконференция, на которой выработали последовательность действий, и посланы наружу добровольные поисковые партии с каждого из трех кораблей.
Мы снова были с Гендерсоном и здравый смысл подсказал нам пойти тем маршрутом, которым шел Суров, когда мы его видели. Это было в том месте, которое мы считали «нашей» территорией, на некотором удалении от корабля Сурова, и когда мы пробирались у подножия невысокого холма, мне впервые показалось, что русские делают что-то, что они хотели скрыть от своих коллег. Что это могло быть, я не мог вообразить.
Его нашел Гендерсон и позвал помощь по радио. Но было слишком поздно: Суров лежал вниз лицом, его опавший скафандр был смят. Он стоял на коленях, когда что-то ударило в пластиковый шар шлема; было видно, что он упал вперед и умер мгновенно.
Когда командир Краснин подошел к нам, мы все еще рассматривали невероятный объект, который исследовал Суров, перед тем как умер. Это был кожистый, зеленоватый овал высотой около трех футов, укоренившийся на скале широко протянутыми усиками. Да – укоренившийся; потому что это было растение. В нескольких ярдах дальше было два других, гораздо меньше и, по-видимому, мертвые, так как они почернели и увяли.
Моей первой реакцией было: «Ведь это означает, что на Луне есть жизнь!» Я думал о том, как много чудес становятся правдой, пока мне в уши не ворвался голос Краснина.
