И все поверили этому человеку, вещавшему от имени богов, — поверили, потому что он чем-то должен был выделяться среди других людей. У него должна была быть некая особенность — уродство или болезнь, вызывающая судороги, или какой-то редкий дар — словом, некое отличие. Именно так появились первые лидеры. И в считанные годы племя стало сильным, ибо в нем осталось определенное количество мужчин, способных прокормить всех членов рода, определенное количество женщин, способных к деторождению, определенное количество детей, которые подрастали и постепенно увеличивали число первых и вторых — охотников и матерей. Знаешь ли ты, что дает женщине наивысшее наслаждение?
— Секс.
— Ответ неверный. Главная отрада замужней женщины — кормить. Смотреть, как ест ее муж. Это — миг ее торжества, ибо весь день она думала об ужине. Вероятно, истоки этого уходят в какую-то седую старину, когда мог настать голод, когда грозило вымирание и когда был обнаружен путь к выживанию.
— Ты жалеешь о том, что у нас нет детей?
— Но ведь их не случилось, не так ли? Как может не хватать того, что не случилось?
— А как ты считаешь: будь у нас дети, наш брак был бы иным?
— Откуда же мне знать? Я могу лишь смотреть на моих друзей и подруг и спрашивать себя — они стали счастливей от того, что у них есть дети? Одни стали, другие — нет. Можно обрести счастье в детях, но это не улучшает и не ухудшает супружеские отношения. Эти люди — что с детьми, что без детей — по-прежнему считают себя вправе контролировать жизнь своего спутника. По-прежнему уверены, что обещание «быть счастливым до гроба» должно быть исполнено, пусть даже ценой ежедневного ощущения того, что ты — несчастлив.
— Война плохо на тебя подействовала, Эстер. Из-за нее ты соприкоснулась с реальностью, которая совсем не похожа на ту жизнь, которую мы ведем здесь. Да, я знаю, что когда-нибудь умру, и поэтому отношусь к каждому новому дню как к дарованному мне свыше чуду. Но это не заставляет меня упорно вникать в такие предметы, как любовь, счастье, секс, пропитание, брак.
— Война не дает мне думать. На войне я просто существую — и все на этом. Когда сознаю, что в любой миг меня может прошить шальная пуля, я говорю себе: «Как хорошо, что не надо тревожиться о том, что будет с моим ребенком». Но еще я говорю: «Как жаль — я умру, и от меня ничего не останется. Я оказалась способна лишь потерять жизнь, а принести ее в мир — нет».
— С нами творится что-то не то? Я спрашиваю потому, что мне порой кажется — ты хочешь мне сказать что-то важное, но потом не поддерживаешь разговор.
