— Нет, нет. А вот яблочки подгнившие — подберешь их в овощном, и через мясорубочку — это да.
— А потом шланг на горло, да?
— Шланг — обязательно. Далее перегонка. Скороварочка, на нее трубочка надевается, после химический змеевичок стеклянный, такой, знаешь, из лаборатории. Я какое-то время гнал, а потом просто начал брагу варить. А че тратить время — дешево и сердито. Она десятиградусная, кислушка, очень даже подходящая для студенческой жизни. Много можно выпить, пьешь целый день.
— Она типа Chablis по вкусу.
— Да, да. Chablis.
— И еще брага отдает французским шампанским. (Я его немало выпил, у меня в Шампани есть знакомый, ветеран Индокитая, так у него свой замок. К нему как заедешь, и пошло-поехало — с самого утра.)
— Да, замечал.
— Там ведь то же самое брожение, или, иными словами, ферментация. (Этот привкус кажется уникальным и страшно нравится людям с пробелами в жизненном опыте, которые не попили в свое время браги, как мы.) Заметь, в советском шампанском и тени нет бражного привкуса! Потому что, думаю, это простое вино, в которое закачивают углекислоту.
— Ну да, наши как бы хотели быть святей папы римского. Вроде у них халтура, а нам так нельзя… С брагой еще что? С ней нельзя медлить, надо выпить вовремя — когда перебродит, она уже никакая. Горьковатая.
— На этой стадии она похожа на сухой херес.
— Это зависит от добавок. Если брага чисто хлебная, она только хлебом пахнет… Еще в тот год я открыл «Гавана клаб». В расчете градуса на рубль он был даже эффективней «андроповки».
Комментарий
На 83-й пришелся пик моего пьянства. Это я помню очень отчетливо, поскольку в 84-м — накануне сухого закона — резко сократил потребление алкоголя на свою душу, поскольку дальше так жить было нельзя. (Это было первое решительное сокращение из последовавшей за этим череды.) Сам я тогда не гнал, пил главным образом казенную и портвейн типа «Кавказ». Отчетливо помню, он до сих пор стоит у меня во рту, вкус теплой водки, которой выпиваешь граненый стакан и после заедаешь теплым же куском розовой вареной колбасы на куске крошащегося черного хлеба. Жил я тогда, как и заметная часть советского народа, по такой схеме: с утра на работу, в 11.00 опохмелка, далее трудишься, а в 18.00 — в магазин, и вперед… Потребление шло так часов до двух-трех ночи. С походами за водкой к таксистам и в ресторан — ларьков же не было круглосуточных. За столом обыкновенно происходило обсуждение прочитанных книг и рассказывание поучительных историй из жизни (из широкого, но все же довольно ограниченного ассортимента), а также уговаривание девушек — это все наподобие «Декамерона». Было в целом весело и поучительно, но крепло ощущение, что жизнь проходит незаметно и зазря. Каждый день одно и то же. Виделось будущее — я лет через двадцать: спивающийся интеллигент сидит на голом матрасе, кинутом на железные кроватные пружины, кругом раскиданы разрозненные носки; он один, в комнате бедно, на полке драгоценные надоевшие книжки, денег нет, всем должен, начальство — тупые твари, за окном — какие-то сараи, воняет жаренным на маргарине хеком… Л хотелось замутить какой-то великий проект! Но когда выпьешь, вроде и ничего, легчает. Похоже, эту схему и укреплял своей дешевой водкой Юрий Владимирович…
