Проще всего было неопределенно кивнуть головой, промычать что-то вроде согласия, как принято среди воспитанных интеллигентных людей, чтобы не вступать в ненужный спор и не портить настроения себе и другим. Ведь ничего не стоило сделать вид, что не понимаешь, какой смысл прячет сосед по дружескому застолью за хорошими и правильными словами о порядочности, принципиальности, человечности.
Но сам-то Семен Федотович знает, что ты прекрасно понял подтекст, да и остальные — Толик, Галина, Элизабет — все они ждут твоего кивка, потому что это и будет тот самый, первый маленький безобидный компромисс…
— Правильно я говорю? — Семену Федотовичу не терпелось получить подтверждение своей правоты.
— Не понял. Вы хотите сказать, что грабителя и хулигана надо сажать в тюрьму, а расхитителя и взяточника отпускать, рассчитывая на его ответную благодарность?
Называть вещи своими именами не принято по правилам игры, и Семен Федотович Оторопело замолк. Наступила короткая пауза. Вдруг Галина, которая уже несколько минут напряженно прислушивалась к чемуто, вскочила и бросилась в коридор. Распахнулась дверь ванной, раздался хлесткий шлепок.
— Идиотка, глаза!
В комнату вбежал Роман с расцарапанным лицом, одна щека сохранила отпечаток ладони супруги.
— Вот дура! Я же ничего не делал!
Из ванной донеслись еще несколько шлепков, Элизабет поспешила туда.
— Хорошо сидим! Еще по одной? Ваш тост, Семен Федотович! — откровенно издевался Крылов.
— За чувство долга! — Семена Федотовича было трудно выбить из колеи даже таким убийственным юмором. — А вам что же, действительно никогда не предлагали?
Крылов вспомнил тамбур ночного скорого, замызганный железный пол, по которому катались они с Глушаковым, тусклый свет слабой лампочки где-то далеко вверху, противную мысль о возможной смерти и о том, что проводник плохо подметает: в углу у распахнутой в грохочущую темноту двери валялись окурки. Как он все-таки заломал противника и отобрал у него пистолет, но поверил в победу и ощутил радость от выполненного задания только тогда, когда бандит срывающимся от боли голосом, выдавил: «В купе чемодан, там сорок тысяч. Бери себе, и разошлись, я здесь прыгну…»
— Отчего же! — весело сказал он. — Было дело!
— Раз рассказываешь, значит, не взял. Почему? Побоялся?
Семену Федотовичу действительно было интересно.
— Побоялся, — кивнул Крылов. — Что он может в один прекрасный день прийти не к тебе, а к какому-нибудь приличному человеку.
