– Я Расписной, – представился Вольф. – Как жизнь в хате?
Возникло секундное замешательство. Новичок, нулевик, так себя не ведет. Он сидит смирненько и ждет, пока его расспросят, определят – кто он есть такой, и укажут, где спать и кем жить. А татуированный здоровяк сразу по-хозяйски брал быка за рога, так может поступать только привыкший командовать авторитет, уверенный в том, что его погремуха [9] хорошо известна всему арестантскому миру.
– Я Калик, – после некоторой заминки назвался вор. – Это Катала, это Меченый, а это Зубач. Я смотрю за хатой, пацаны мне помогают, у нас все в порядке.
– Дорога [10] , я гляжу, у вас протоптана. – Расписной кивнул на новую колоду. – Грев [11] идет нормальный?
– Все есть, – кивнул Калик. – Я нарочно тормознулся, на этап не иду, чтоб порядок был. Хочешь – кайфа подгоним, хочешь – малевку передадим.
– Да нет, мне ничего не надо, все есть. – Вольф полез в свой тощий мешок, вытащил плитку прессованного чая, кусок колбасы, пачку порезанных пополам сигарет «Прима» и упаковку анальгина. – Это мой взнос на общество.
Он подвинул немалое по камерным меркам богатство смотрящему.
– За душевную щедрость братский поклон, – кивнул Калик. – Сейчас поужинаем.
И; не поворачивая головы, бросил в сторону:
– Савка, ужин. И чифир на всех.
– Хорошо бы литр водки приговорить, – мечтательно сказал Меченый.
– А мне бы кофе с булочкой да постебаться с дурочкой! – засмеялся Катала и подмигнул. Он находился в хорошем настроении.
– Как абвер [12] стойку держит? Наседок [13] много? – спросил Расписной.
– Пересыльная хата, брателла, сам понимаешь, все время движение идет, разобраться трудно. Но вроде нету.
– Теперь будут. Меня на крючке держат, дыхнуть не дают. Кто за домом [14] смотрит?
– Пинтос был, на Владимир ушел. Сейчас пока Краевой.
Худой юркий Савка разложил на листах чистой белой бумаги сало, копченую колбасу, хлеб, помидоры, огурцы, редиску, открыл консервы – шпроты, сайру, сгущенное молоко, поставил коробку шоколадных конфет и наконец принес чифирбак – большую алюминиевую кружку, наполненную дымящейся черной жидкостью. Кружку он поставил перед Каликом, а тот протянул Расписному.
– Пей, братишка…
Расписной, не выказав отвращения, отхлебнул горький, до ломоты в зубах настой, перевел дух и вроде бы даже с жадностью глотнул еще. Недаром Потапыч старательно приучал его к этой гадости. Калик вроде бы безучастно наблюдал, но на самом деле внимательно рассматривал перстни на пальцах: синий ромб со светлой серединой и тремя лучами означал срок в три года, начатый в детской зоне и законченный на взросляке, второй ромб с двумя заштрихованными треугольниками внутри и четырьмя лучами – оттянул четыре года за тяжкое преступление, в зоне был отрицалой
