И вывод — я, наверное, женщина.
Но и на этом приступ идиотизма не кончился. Склонившись над телом, я перевернул изувеченного убийцу на спину и попытался его починить, словно кошмарные раны можно стереть, как пыль с зеркала, идиот! Преодолевая отвращение, я поймал повисшие на зрительной жилке глазные шары и уложил на место, то есть, просто утопил в кровавых лузах черепа. А затем попытался натянуть на мясной остов задранную на лоб кожу. И надо же — получилось! Веки легли на глаза, губы на мышцы рта, ноздри и нос — на хрящевую подпорку, щеки — на скулы. Появилось выражение страха… Последним усилием я вытащил нож из горла и наклонил ухо к губам.
И вдруг услышал ясный, отчетливый, яростный голос, который зло приказал из глубины мертвеца: убей ее! Догони и убей! Быстро!
Я отшатнулся. Это был голос кого угодно, только не убитого.
— Ну, живо! Возьми нож! — на губах лопнул алый пузырь.
Только тут я очнулся. И окончательно пришел в себя.
Боже! Как пораженный громом я поднялся с колен, с ужасом увидел труп, свои руки измазанные кровью, схватил полотенце. Одно, второе. Затем вылил на ладони содержимое бутылки с минеральной водой. Окончательно оттер следы простыней.
Накрыл ею же тело.
Чего ты тянешь, дурилка! Сказано же — смывайся, пока тебя не ухлопали.
Отбросив нож носком ботинка, кидаюсь к вешалке, на которой висит шляпа и плащ. Срывая петлю, еле-еле справляюсь с рукавами, нахлобучиваю шляпу поверх локонов, замечаю маленькую сумочку с кожаной петелькой на уголке — сумочка висит все на том же медном крючке — рука машинально тянется к находке.
Выбегая в коридор, я не забыл выключить в купе свет.
Куда дальше?
Коридор спального вагона идет в обе стороны.
На ручных часах стрелки показывают два часа ночи.
Я поворачиваю налево, словно мое тело — в тайне от головы — знает больше меня самого и тащит — тащит! — к неведомой цели.
Поезд мчался сквозь ночной лес и окна с правой стороны были сплощь залиты чернотой.
С отчаянно бьющимся сердцем, на ходу натягивая петлю сумочки на запястье левой руки — машинально я все делал правильно — застегивая габардиновый с клетчатой подкладкой плащ на пуговицы — судя по плащу за окном стоит весна… или осень — я, как можно тише, шел по ковровой дорожке мимо череды купейных дверей спального вагона. За каждой мерещилась западня. Но пока все шло нормально. Я удачно выбрал свой путь — от купе проводника в сторону дальнего выхода. В вагоне стояла тишина общего глубокого сна. Стук колес убаюкивал даже мое заячье сердце.
