— Да... конечно.
Несмотря на силу, чувствовавшуюся в ее глазах, у нее был какой-то неуверенный взгляд.
— Не могли бы вы пройти со мной...
— Боюсь, нет, я здесь с...
— Я знаю. Я имею в виду, в мой номер.
Я хотел сказать: «С довольно известной актрисой».
— Извините, — сказал я, не веря своим ушам. — Но сейчас я никак не могу. Я не один.
Она вложила в мою руку маленький листок бумаги. Ее рука была теплой. На ногтях длинных, барабанящих по столу пальцев был кроваво-алый, под цвет помады, маникюр.
— Значит, завтра утром, — сказала она. — В десять часов.
И, подхватив свою сумочку, упорхнула из-за стола и исчезла в отеле.
Натуральная брюнетка. А какие формы! Когда-нибудь Элизабет Тейлор подрастет и будет выглядеть почти так же, как она.
— Так-так, — немного прохладно сказала Элен. — Ты очень популярен сегодня.
— Элен, — сказал я, присаживаясь. — Ты говорила Мейеру Лански, что я только что вернулся из Нассау?
Она была неподдельно удивлена.
— Нет, конечно. Мы даже не говорили о тебе. Я уверена, ты разочарован...
— Нет. Обеспокоен. — Я развернул листок бумаги и начал читать.
— Геллер! Что с тобой? Ты так побледнел!
— Господи Боже, — прошептал я.
— Что случилось?
— У меня свидание завтра утром.
Она рассмеялась и выпустила струйку дыма.
— Что ж, я не удивлена.
— С Нэнси Оукс де Мариньи.
Я постучал в дверь номера на верхнем этаже центральной башни «Билтмора» и услышал грудное контральто Нэнси Оукс де Мариньи:
— Не заперто... Заходите.
По-видимому, гибель отца не заставила графиню ужесточить меры по обеспечению своей безопасности.
Я зашел в номер и обнаружил в современной, в пастельных тонах гостиной Нэнси де Мариньи — в белом трико и пуантах. Ее стройная, с развитыми формами фигура замерла напротив меня, причем одна нога повисла в воздухе, кончиками пальцев указывая в мою сторону.
Но это не был новый способ здороваться: она всего лишь отрабатывала какое-то па. Одной рукой она держалась за персикового цвета кресло, на которое предварительно свалила кучу толстых телефонных книг для равновесия. Видимо, кресло служило ей вместо балетного станка. Другая, свободная рука грациозно зависла в воздухе.
Совсем не накрашенная и с кое-как заколотыми волосами, она была похожа на восхитительную маленькую девочку — впрочем, она и была маленькой девочкой, женщиной-ребенком девятнадцати лет. Похожее на купальный костюм, белое трико обтягивало ее стан; на ногах были белые колготки. Трико оставляло открытыми ее руки и грудь чуть ниже допустимого.
