Вчера ужасно небрежно послала Вам передачу, забыла вложить платки и «хадак» (шелковый шарф. — Б. Г.), сегодня посылаю их. Посылаю кусочек масла и кусочек мяса и жду Вас и целую.
Грею комнату.
Елизавета"".
Дочь П. А. Бадмаева свидетельствует также о том, что "разговоры, которые велись среди заключенных, сводились к одному: когда и по какому поводу будет амнистия, когда выпустят, каково положение на фронтах и т. д. Отец к тому времени понял то, чего не поняли еще остальные люди старого мира, — он высказывал мысль о необратимости произошедшего процесса и спорил с соседями по палате, так что маме потом приходилось улаживать конфликт, о котором я шепотом рассказывала ей. В то время отец обдумывал письмо В. И. Ленину, которое и было написано им и через маму отправлено в Москву.
Так проходила эта суровая зима. Весеннее солнце согревало, и все немножко стали веселей. И вот, наконец, пришел приказ из Кремля об освобождении Петра Александровича. Связано ли это было с письмом к Ленину или нет — мне неизвестно. Хотя мы с мамой попеременно ездили к нему через день, освобождение его было неожиданным".
Б. Гусев в своих воспоминаниях воспроизводит рассказ деда со слов бабушки о том, как его освободили, и о пути его из Чесменского лагеря домой в Удельную.
"Утром его пригласил к себе комендант и объявил, что получено распоряжение Москвы об его освобождении.
— Надолго? — прищурясь, спросил дед.
— Доктор, это полностью зависит от вас. Дед по обыкновению ответил шуточкой:
— Я сам себя сажаю в тюрьму? Какой раз?.. Не знал! Комендант хотел по-мирному расстаться со знаменитым
строптивым заключенным и добродушно сказал:
— Лечите людей, доктор, никто вас не тронет, но не занимайтесь политикой! Зачем вам это?
— Какая «политика»? После вашей революции я ушел от . всего. И до революции я занимался своей медициной, писал
научные книги… Писал и царю, но о чем? Вы хоть читали?
— Доктор, да вы же генералом были! «Ваше превосходительство»! Уже за одно это с вас следовало спросить…
— Статский генерал. В молодости служил по Министерству иностранных дел, шли чины… Я служил России!
— Царской России.
— Другой не было.
— Положим, была и другая, оставим это. Но вы и после революции вели контрреволюционную пропаганду и агитацию.
— Неправда!
— Доктор, я знакомился с вашим делом… Не хотелось напоминать, но… Вот, пожалуйста. — Комендант раскрыл папку и полистал ее. — Вот! В вагоне поезда на участке пути между Финляндским вокзалом и станцией Удельная вели контрреволюционную пропаганду, есть свидетели.
