— Да-а, — протянул дед, — вожжи, брат, устарели… А ежели угостить тебя березовой кашей?
— Какая разница? — сказал Кеша.
— У меня, понимаешь, руки чешутся… Помнишь, как ты в форточку мне бросил дохлого воробья?
— Вот если бы крысу… — сказал Кеша.
— Понятно, воробей лучше, — сказал дед и скрылся за завесой синего дыма.
— Разве я виноват, что мне в голову все время приходят разные идеи?
— Идеи? переспросил дед.
— Мне даже ночью снятся разные идеи…
— Идейный ты человек, — сказал дед. — Голова… два уха!
— Удочку я не стал бы ломать… Она-то не виновата?
— Удочка ни при чем, — согласился дед.
— Вот возьму убегу из дому… Уеду в большой город, где у причала стоят белые пароходы. Проберусь в трюм, спрячусь там, а потом, в море-океане, вылезу… И меня зачислят юнгой.
— Пустые люди, брат, нигде не нужны, — сказал дед. — Ни на земле, ни в море-океане.
— Это я пустой?
— Как барабан, — сказал дед. — Постучи — только гул пойдет.
— По чему постучать-то?
— А по чему хочешь: пустой ты человек, Константин. Одним словом, барабан!
Дед встал, ухмыльнулся в бороду, вытащил вилы из кучи и ушел в конюшню. Кеша постучал себя по груди, животу, потом по голове. Вроде и верно пустой… Немного погодя дед снова показался с полными вилами навоза. Кеша стоял и смотрел, как он работает. Хотя деду Сидору и много лет, он легко орудует вилами. Куча росла на глазах.
— Брось ты это дело, — поморщившись, сказал Кеша. — Давай лучше поговорим?
— Некогда, брат Константин, работы невпроворот… Вернее, навозу. Аты чего стоишь? Вон видишь тачку у корыта? Бери н углу вилы, накладывай навоз в тачку и отвози в поле.
Кеша задумался. Накладывать конский навоз на тачку с ржавым колесом не хотелось. Неинтересное это дело — ковыряться в навозе. И наверное, тачка тяжелая… А впрочем, почему бы не попробовать и одну тачку не отвезти на поле? Все равно ведь делать нечего? Тоска… Кеша взял вилы и быстро накидал на тачку навозу, потом поплевал на руки — он видел, что так делают взрослые, — и покатил ее по наезженной дороге на поле, которое было распахано неподалеку. По полю разгуливали грачи. Важные такие, неторопливые. На Кешу они даже не посмотрели.
Метров через сто с непривычки заломило руки, но Кеша не стал останавливаться. Кто он, в конце концов, мужчина или слабая девчонка? Толкая вперед тяжелую тачку, Кеша не заметил на дороге бригадира. Тот остановился на обочине и стал смотреть на Кешу. И лицо у негоне вытянулось, а, наоборот, разъехалось вширь. Холстомер улыбался. Кеша прошествовал с тачкой мимо и даже не оглянулся. Он все еще боялся, что бригадир сейчас окликнет и станет отчитывать за тракторное колесо, которое Кеша позавчера спустил с обрыва в овраг. Он катил это проклятое колесо от самой РТС до оврага. А это с километр. Взмок как курица, а радости — одна минута. Колесо весело ринулось вниз, на дне оврага с ходу врезалось в затрещавшие кусты и пропало из глаз. А потом колесо искали весь день. Оказалось, оно от действующего трактора «Беларусь». Никто бы и не нашел, если бы не Кеша. Он привел к оврагу тракториста и показал, где валяется колесо.
