— Охота на глухарей запрещена, — вставил Абросимов.
— Погоди ты! — досадливо отмахнулся тот. — Просто, думаешь, краснобрового дурня свалить? Петька Корнилов да Анисим Петухов ишо до войны, почитай, всех выбили… Да не об этом я! Заместо глухаря попалась мне в Мамаевском бору Аглая, женка Матюхи Лисицына — главного полицая после Леньки Супроновича. Очень уж испужалась она, встретя меня, аж из рук корзинку выронила, а оттуда выкатилась на мох алюминиевая кастрюля с крышкой и еще кой-что из посуды…
— Вот это новость! — поднялся с дивана Дмитрий Андреевич и заходил по устланному зеленой дорожкой кабинету. Остановившись напротив Тимаша, строго уставился на него: — Чего же раньше-то молчал? Нужно было сразу сообщить!
— Дурень я старый, вот что, Андреич, — понурился Тимаш. — Пентюх! Медальку-то за войну мне так и не дали, дык захотел в мирное время заработать… Думаю, сам пымаю Матюху Лисицына и в клубе ты самолично на грудь мне повесишь боевую медаль, а можа, и орден… До первых заморозков ходил с берданкой в Мамаев бор, обшарил всю округу, а проклятущего полицая-душегуба так и не нашел. Видать, женка его предупредила и он ушел из наших мест. Я и за ей поглядывал, только она больше в лес днем не хаживала.
Старик, вздыхая и качая головой, достал из ватных штанов какую-то штуку, завернутую в промасленную тряпицу, развернул и положил на стол перед изумленным секретарем райкома парабеллум.
— Какой-то детектив! — воскликнул Абросимов. — Откуда он у тебя?
— Трофейный, ишо с войны, — сказал Тимаш. — Помнишь, ты и Иван Васильевич Кузнецов напали на комендатуру? Много тогда карателей постреляли и дом сожгли, так я в траве и подобрал эту хреновину. Правда, выстрельнуть ни разу не пришлось… Куда он мне? Не разбойник, чай, с большой дороги. А какого зайчишку — дык я из берданки за милую душу подстрелю.
Дмитрий Андреевич вертел в руках парабеллум: не видно ржавчины, в рукоятке целая обойма. Хорошая штука! Такой же у него был в войну. Выдвинув ящик письменного стола, положил туда оружие.
— А случайно у тебя автомата и какой-нибудь пушечки не завалялось? — с улыбкой спросил он.
— Я вот о чем думаю, Андреич, — задумчиво проговорил Тимаш. — Возьми Леньку Супроновича или этого Матюху Лисицына. Паразиты, душегубы, а вот, поди ж ты, к родному дому тянет! В газетах-то пишут, что вылавливают вражьих сынов в борах-болотах. И этих еще… дезертиров. Ну Лешка-то Супронович сюда не заявится, ево батька и на порог бы свово дома не пустил! Обчистил его сынок, как белка еловую шишку. Все золотишко и камушки, что кабатчик всю жизнь копил, со своими молодцами забрал. А Якова Ильича ишо и огоньком малость прижгли. Думаю, нипочем не сунется сюда Ленька, коли живой еще.
