— Я, Дана, пишу обо всем, о чем мне скажет редактор… — я ухватил с оказавшегося поблизости подноса стаканчик водки и лихо опрокинул его, приобнял свою спутницу за плотную талию (она не отстранилась), — Вот сейчас меня крайне интересует вопрос, что же это за зверь такой — неоакадемизм, с чем его едят?
Ладонь моя, обнимавшая талию художницы, вспотела — Лана оказалась очень жаркой художницей.
Вересовская начала просвещать меня на предмет неоакадемизма. При этом мы неуклонно двигались к двери, но не к выходу, а к той, что вела в глубь квартиры.
Знаете, Володя, а хотите, я вам на практике покажу, что такое «неоакадемизм»?
Я кивнул. Мы были уже в коридоре. Лана, взяв меня за руку, устремилась в ту комнату, где до завтрашнего утра были складированы ящики с ее работами.
Мягко щелкнул язычок замка.
В комнате стоял полумрак.
— Может, зажжем свет? — спросил я. — А то в темноте как-то неловко картины рассматривать…
В ответ Вересовская издала хрипловатый смешок, и ее сильные губы впечатались в мои.
— Ты что, действительно никогда не видел моих работ? Это совсем не картины… — Дана колдовала над пуговицами моей рубашки.
Ну и темперамент! Если она и инсталляции свои с таким же напором создает, то скоро все выставочные залы будут завалены ее работами. Художница тем временем атаковала мои штаны. Как женщина Вересовская меня не привлекала, но инстинкты оказались сильнее. Я не слишком верю в собственную брутальность, и объяснить Ланину страсть можно было либо тем, что уж очень она по мужику истосковалась, либо тем, что девушка, напротив, привыкла ублажать себя с каждым встречным. Загадку эту, впрочем, я так и не разгадал.
Вересовская крутила меня то так, то этак. Минут через десять я взял над наездницей верх — пускай теперь побудет кобылкой. Моя инициатива, по-моему, пришлась ей по вкусу, хотя, честно говоря, вел я свою партию довольно механически.
В самый напряженный момент в комнату кто-то начал ломиться. Ненавижу коммунальный секс — никакого удовольствия. Слава Богу, дверь с петель сносить не стали — хорош бы я был: звезда криминальной журналистики со спущенными штанами, подмявший под себя дочурку свежеиспеченного секретаря Совета Безопасности.
Дана взвыла, дернулась. Пришлось наподдать — против организма не попрешь. Ящик под нами крякнул, с него слетела крышка. Вместе с ней с грохотом слетели и мы — прямо на пыльный пол.
— А ты ничего, — отдышавшись, Вересовская потрепала меня по щеке.
— Тебе что, обычных трахачей мало, — зачем-то спросил ее я.
