Верджил относился к тому типу людей, кто инстинктивно лжет, о чем бы его ни спросили, даже если от этого нет никакой выгоды. Лучше соврать и прикрыть задницу в самом начале, чем сказать правду и сразу же нагрести себе на горбушку проблем. Оставаясь верен себе, он покачал головой.
— Уверен?
Верджил открыл было рот и приготовился подтвердить лживый жест. Вместо этого его зубы клацнули одновременно с ударом головой о стену, когда дуло пистолета уперлось ему в затылок.
— Видишь ли, — прошептал голос, — мы все равно туда войдем. Если мы туда входим и их нет, тебе не о чем беспокоиться, по крайней мере, до тех пор, пока мы снова не начнем про них спрашивать. Но если мы входим, а они там сидят прохлаждаются, то у покойников больше шансов завтра утром воскреснуть, чем у тебя выжить. Понял?
Верджил понял.
— Они там, — твердо заявил он.
— Сколько еще народу там?
— Никого, только они.
Темнокожий человек (как Верджил наконец заставил себя думать о нем) отвел пистолет от его головы и погладил по плечу.
— Спасибо... — произнес он прочувствованно. — Извини, не разобрал, как тебя кличут.
— Верджил.
— Ну, спасибо, Верджил, — и он снова приложил Госсарда по голове рукояткой пистолета. — Ты классный парень.
* * *
Под черным дубом поставили старый «линкольн». Рядом с ним остановился красный грузовик, и трое мужчин в капюшонах спустились из кузова, толкая чернокожего перед собой. Он упал ничком, лицом в грязь. Сильные руки рывком поставили его на ноги, и он уставился в дыры, проделанные в наволочках сигаретами. Он чувствовал запах дешевого спиртного.
Дешевого спиртного и бензина.
Его звали Эррол Рич, хотя ни камня, ни креста не появится на месте его упокоения. С того самого момента, как его вытащили из материнского дома под причитания матери и сестренки, он перестал существовать. А сейчас все следы его физического присутствия на этой земле будут стерты, останутся только воспоминания в памяти любивших его. И воспоминания о том, как он умирал у тех, кто собрался здесь этой ночью.
И почему он оказался здесь? Ему предстоит сгореть, потому что он отказался пресмыкаться, отказался преклонить колени, за неуважение к «лучшим» мира сего.
Ему предстоит умереть за разбитое стекло.
Он вел свой старый грузовичок, старый грузовик с потрескавшимся стеклом и облезшей краской, когда раздалось:
— Эй, ниггер!
И затем стекло разлетелось перед ним, осколки порезали лицо, руки, и что-то ударило его в переносицу. Он затормозил, чувствуя на себе запах разлившейся жидкости. На коленях лежал треснувший кувшин, из него вытекали остатки содержимого, проливаясь на его брюки, на сиденье.
