— Он говорит неправду, да? — спросила она меня, как только Медведь вышел.
На какое-то мгновение я сам был готов солгать, признаться, что я не уверен, что сразу невозможно определить, но не смог этого сделать. Она заслужила, чтобы ей не лгали. Но в то же время, она не заслужила и того, чтобы слышать, что надежды нет и ее дочка никогда к ней больше не вернется.
— Я так думаю.
— Зачем он это сделал? Зачем он пытался причинить нам боль?
— Вряд ли он хотел сделать вам больно, миссис Блайт, вряд ли это Медведь. Его просто ввели в заблуждение.
— Это Сэндквист, правда?
Что я мог ей ответить?
— Давайте я поговорю с Медведем.
Я уже подошел к двери, когда увидел отраженное в окне лицо Рут Блайт: нечеловеческая мука, борьба между отчаянным желанием ухватиться за призрачную надежду, подброшенную Медведем, и знанием того, что надежда эта рассыплется пеплом в ее руке, едва она дотронется до нее. Я толкнул дверь и вышел во двор.
На улице Медведь пыхтел сигаретой и пытался заигрывать с собакой Блайтов. Пес не обращал на него никакого внимания.
— Привет, Медведь.
Я помнил его еще со времен своей юности, когда он был ненамного меньше в размерах и почти такой же недотепа. Он жил в маленьком домике в Экорне вместе с матерью, двумя старшими сестрами и отчимом. Они были порядочные люди: мать работала в Вулуорсе, отчим занимался доставкой содовой. Их уже не было в живых, а сестры жили неподалеку, в Южном Уиндхаме. Это оказалось весьма удобно, пока Медведь проводил три месяца в исправительном заведении в Уиндхаме: он оказался там в возрасте двадцати лет за разбой. Это был его первый тюремный опыт, и ему повезло не преумножить его в последующие годы. Какое-то время он шоферил, потом уехал в Калифорнию; была какая-то разборка, в результате которой появились один покойник и один калека. Хотя сам Медведь в потасовке не участвовал, следовало ждать мести, и сестры уговорили его убраться восвояси. Навсегда. В Лос-Анджелесе он подрабатывал, убирая кухню в какой-то забегаловке, потом снова попал в плохую компанию и закончил в тюрьме Мул-Грик. По сути, злобы как таковой в нем не было, но от этого он не стал менее опасным. Он был слепым орудием в чужих руках, готовым на все ради денег, работы, а то и просто за компанию. Медведь видел мир не совсем таким, каким он был на самом деле. Сейчас он вернулся домой, но, судя по нему, так же, как и прежде, не мог найти себе места, казался потерянным и одиноким.
— Я не могу с тобой разговаривать, — сразу заявил он, едва я встал рядом с ним.
