Факир протянул над ней руки, и крылья мельницы завертелись, и смотря потому, далеко или близко стоял очарователь, крылья вертелись быстрее или медленнее.
Этот опыт был тем интереснее, что подготовить его заранее было невозможно.
Еще нечто в этом роде показал Кавиндасами и даже, пожалуй, удивительнее.
Между вещами Пейхвы нашелся гармонифлюм. Я обвязал его веревочкой и, повесив его на решетку террасы, попросил очарователя извлечь из этого инструмента звуки, не дотрагиваясь до него.
Кавиндасами подошел к решетке, взял в руки концы шнурка, на котором висел гармонифлюм, и замер на месте.
Немного спустя, инструмент покачнулся, точно до него дотронулась невидимая рука, и я услышал несколько неясных звуков, которые мало-помалу окрепли и отчетливо раздавались на высокой террасе.
— А не можешь ли ты заставить его сыграть какую-нибудь песнь? — спросил я факира.
— Хорошо, я вызову дух старинного музыканта пагоды, — ответил мне хладнокровно Кавиндасами.
Я подавил в себе желание рассмеяться, так наивен был этот ответ.
После довольно долгого молчания гармонифлюм задвигался снова, послышалась точно прелюдия, и затем зазвучал, хотя и довольно глухо, но вполне понятно, мотив самой популярной песни малабарского берега.
Толпу мукуту конда Аруне кани помле…
(Принеси драгоценности, молодая дева из Аруне).
И все время, пока длилась песня, Кавиндасами был неподвижен, прикасаясь лишь пальцами к шнурку.
Желая проверить опыт, я опустился на колени возле инструмента, чтобы поближе видеть его, и вдруг, к неописуемому удивлению, заметил, что гармонифлюм не только издавал звуки, но и клавиши его опускались и поднимались по мере надобности, точно невидимые пальцы прижимали и отпускали их.
Это я видел, и это я утверждаю, но был ли я игрушкой галлюцинации или в магнетическом сне? Не знаю… а если это была не иллюзия и не шарлатанство?..
К закату солнца Кавиндасами должен был уже стоять на молитве, а потом он ушел, предупредив, что на другой день не придет.
Когда я выразил свое сожаление по этому поводу, он ответил:
— Завтра будет двадцать первый день моего пребывания в Бенаресе — это последний день погребальных церемоний. От зари до зари должен факир простоять на молитве, после чего его миссия будет исполнена, и он может вернуться в Тривандерам, но перед отъездом на родину я тебе подарю целый день и целую ночь, потому что ты был добр ко мне и к тому же… мои губы были замкнуты много месяцев и, благодаря тебе, раскрылись, так как ты заговорил со мною на том языке, на котором пела над моею колыбелью из листа банана моя старая ама (мать).
