Сквозь воду он увидел над головою солнце – тоже незнакомое, марсианское, измененное иным воздухом, и временем, и пространством.
«Там, наверху, – безбрежная река, думал он, марсианская река, и все мы в наших домах из речной гальки и затонувших валунов лежим на дне, точно раки-отшельники, и вода смывает нашу прежнюю плоть, и удлиняет кости, и…»
Он дал мягко светящейся воде вынести его на поверхность.
Дэн сидел на кромке канала и серьезно смотрел на отца.
– Ута. – сказал он.
– Что такое? – переспросил Битеринг.
Мальчик улыбнулся.
– Ты же знаешь Ута по-марсиански – отец.
– Где это ты выучился?
– Не знаю. Везде. Ута!
– Чего тебе?
Мальчик помялся.
– Я хочу зваться по-другому.
– По-другому?
– Да.
Подплыла мать.
– А чем плохое имя Дэн?
Дэн скорчил гримасу, пожал плечами.
– Вчера ты все кричала – Дэн, Дэн, Дэн, а я и не слыхал. Думал, это не меня. У меня другое имя, я хочу, чтоб меня звали по-новому.
Битеринг ухватился за боковую стенку канала, он весь похолодел, медленно, гулко билось сердце.
– Как же это по-новому?
– Линл. Правда, хорошее имя? Можно, я буду Линл? Можно? Ну, пожалуйста!
Битеринг провел рукой по лбу, мысли путались. Дурацкая ракета, работаешь один, и даже в семье ты один, уж до того один…
– А почему бы и нет? – услышал он голос жены. Потом услышал свой голос:
– Можно.
– Ага-а! – закричал мальчик. – Я – Линл, Линл!
И, вопя и приплясывая, побежал через луга.
Битеринг посмотрел на жену.
– Зачем мы ему позволили?
– Сама не знаю, – сказала Кора. – Что ж, по-моему, это совсем не плохо.
Они шли дальше среди холмов. Ступали по старым, выложенным мозаикой дорожкам, мимо фонтанов, из которых все еще разлетались водяные брызги. Дорожки все лето напролет покрывал тонкий слой прохладной воды. Весь день можно шлепать по ним босиком, точно вброд по ручью, и ногам не жарко.
Подошли к маленькой, давным-давно заброшенной марсианской вилле. Она стояла на холме, и отсюда открывался вид на долину. Коридоры, выложенные голубым мрамором, фрески во всю стену, бассейн для плаванья. В летнюю жару тут свежесть и прохлада. Марсиане не признавали больших городов.
– Может, переедем сюда на лето? – сказала миссис Битеринг. – Вот было бы славно!
– Идем, – сказал муж. – Пора возвращаться в город. Надо кончать ракету, работы по горло.
Но в этот вечер за работой ему вспомнилась вилла из прохладного голубого мрамора. Проходили часы, и все настойчивей думалось, что, пожалуй, не так уж и нужна эта ракета.
Текли дни, недели, и ракета все меньше занимала его мысли. Прежнего пыла не было и в помине. Его и самого пугало, что он стал так равнодушен к своему детищу. Но как-то все так складывалось – жара, работать тяжело…
