Конечно, в последние несколько недель Эскарготу приходилось тяжело. И если бы ему дали возможность вернуть все – дом, жену, Энни, Твомбли, рыболовную сеть и лесы, по-прежнему спрятанные под бревном на берегу реки, – он бы за нее ухватился. По крайней мере, изъявил бы желание вернуть хотя бы часть перечисленного. Впрочем, новые рыболовные снасти он всегда может купить. Сразу за Городом-на-Побережье в море выдавался скалистый риф – Эскаргот увидел его двумя часами раньше, когда останавливался на возвышенности над городом; и там наверняка полно разных удивительных заводей и протоков. Кто знает, какие рыбы там водятся? А что касается Энни… она уже осталась в прошлом.
Перед Эскарготом тянулась длинная широкая улица, полная пляшущих людей. Трио гномов трубило в длинные рожки, и эльф в островерхой шляпе пиликал на огромной скрипке, которая издавала ураган звуков, высоких и низких. Вся улица ходила ходуном под зажигательную мелодию, и даже высокие дома, казалось, покачивались и приплясывали в такт. Солнце спускалось все быстрее к стене волнолома, отступая под натиском вечера, и залитая оранжево-красным светом заката улица, казалось, полыхала ярким пламенем. Когда музыка стихала, с моря доносились протяжные стоны туманных горнов, далеких и одиноких, которые словно хотели напомнить участникам праздника о чем-то таком, что они изо всех сил стараются забыть. А потом ураган звуков вновь заглушал тихие вздохи туманных горнов, и улица вновь пускалась в пляс.
На дальнем перекрестке, уже частично затянутом туманной пеленой, дюжина огромных деревянных кукол прыгала во главе веселой шумной процессии. Ярко раскрашенные куклы хитро улыбались, раскланивались, кружились и высоко подпрыгивали, заглядывая в окна второго этажа и на балконы. Эскаргот вместе с танцорами отступил на тротуар, пропуская процессию, и завороженно смотрел на щелкающие деревянные челюсти, хлопающие уши и вращающиеся глаза кукол. Внутри них находились гномы и эльфы, которые бешено манипулировали деревянными конечностями и давили на надутые рыбьи пузыри, верещавшие пронзительными нечеловеческими голосами бесконечные тирады, совершенно дикие и невнятные, но казавшиеся исполненными некоего глубокого и зловещего смысла сейчас, когда бледный туман раннего вечера медленно обволакивал город. Эскаргот пошел вслед за процессией, хлопая в ладоши, притопывая и ухая, и почти сразу оказался посреди танцующей толпы, в которой четыре музыканта продолжали трубить в рожки и пиликать на скрипке как сумасшедшие. Все вокруг плясали, и через полминуты Эскаргот обнаружил, что пляшет вместе со всеми, меняя партнерш одну за другой, подхваченный вихрем музыки, ослепленный яркими огнями, оглушенный треском шутих.
