– Немочки умирают от голода, - ответил, вздыхая, Самсонов. - Говорят о том, что давно позавтракали в гостинице "Метрополь" и не мешало бы подкрепиться. Они из Кельна. Милые создания… Только услышу эту речь, и срабатывает рефлекс. Интоксикация. В войну я с ними наговорился - сыт на всю жизнь…
– Нет, Платон, холодная курица после коньяка - это вещь в самолете незаменимая.
Самсонов отпустил ремень, пошарил кнопку для откидывания спинки кресла, неуклюже откинулся, долго сопел, обратив к Никитину широкоскулое свое лицо, вглядываясь усталыми, иконными глазами - обычной колючести не было в них, а была грустная подозрительность интереса узнать причину вот этой шутливой фразы Никитина, словно бы исповедующего сейчас этакую философию бездумного туриста, беспечно полулежащего в кресле и занятого лишь мыслью о холодной курице и минеральной воде.
– Я вижу, Вадим, что ты доволен началом одиссеи. Н-да, что-то будет.
– А знаешь, я рад, что лечу к немцам именно с тобой, Платоша, - сказал Никитин.
– Взаимно, - пробормотал Самсонов. - Это чувство имеет место.
Они были знакомы лет пятнадцать-семнадцать. В течение этих лет их пути нередко перекрещивались и почасту соединялись, книги обоих выходили почти одновременно. При всей разительной несхожести манер - жесткой эмоциональности, нервной обнаженности Никитина и спокойной, выверенной прозы Самсонова, что непостижимо противоречило внешним проявлениям обоих, - их довольно прочно упоминали рядом в одних и тех же критических статьях о послевоенном поколении, и хотя оба они понимали ни в чем не совпадающую разность, их постоянно тянуло друг к другу - это объединенная одним опытом судьба поколения военных лет и что-то еще, за долгие годы знакомства не угаданное в общении, порой скрытое иронической полушуткой, даже в вечерних телефонных разговорах, приблизительно таких: "Загордился, Вадимушка? Не звонишь? Лежишь на диване, покуриваешь и пожинаешь лавры? Когда ты успеваешь повести строгать, классик? Негров нанял? Прочитал, прочитал. Профессор твой - ничего, девка на переправе с узкими глазками тоже ничего, а генерал - совсем не в дугу, интеллигентик он у тебя, таких не было. Вот подожди, закончу свой опус - младенцами вы все окажетесь". - "Не сомневаюсь, Платоша, и жду потрясений". - "Подожди, Никитин, подожди, еще будешь проливать горючие слезы над моими страницами, - смеялся по телефону Самсонов, после чего на память говорил короткую мускулистую, прекрасную фразу, нагруженную настроением и смыслом. - Ну, позавидовал? Рвешь волосы? Вот так, ребятушки мои, писать надо. Три года обдумывал конец. Эх, какие вы ребенки еще!"
