Сергей лежал на диване, распустив узел нового галстука, рассеянно листал затрепанный иллюстрированный" журнал сорок второго года. Константин брился перед зеркалом в белейшей, свежей майке, задирая намыленный подбородок, говорил, указывая глазами на книги:
– Все это покупал на Центральном рынке, когда вернулся. Два месяца лежал на этом диване и читал, как с цепи сорвался. Хотелось копнуть жизнь по книгам. Запутался к дьяволу - и пошел в шоферы. То, что говорили нам в школе о жизни, - примитивная ерунда. Помнишь, только думали о подвигах на пулеметной тачанке. "Если завтра война…" Красиво несешься на тачанке в чапаевской папахе и полосуешь из пулемета. "Полетит самолет, застрочит пулемет, и помчатся лихие тачанки…"
Константин усмехнулся, сделал жест бритвой, будто рассеивая пулеметные очереди.
– Какими романтичными сопляками мы были! - снова заговорил он, разбалтывая кисточкой пушистую, лезущую из стаканчика пену. - Сейчас мне ясно почему. Вспомни: везде побеждали - челюскинцы, рекорды летчиков, Стаханов. В этом-то и дело. О, все легко, все доступно! И наше школьное поколение жило, как на зеленой лужайке стадионов. Нас приучали к легкой победе. Но зачем? А, бродяга! - Константин наклонился к зеркалу, пощупал щеку. - Режется, кочерга несчастная! Выпускают лезвия как для лошадей. А войну выиграли, леший бы драл, большой кровью. Не дай бог нам этих зеленых лужаек!
– Противоречишь сам себе, - сказал Сергей, рассматривая на обложке молодого светловолосого оберста, из бронетранспортера в бинокль глядящего на солнечно-снежный пик Эльбруса. - Мне хочется, чтобы вернулось то время. Но без криков "ура". По каждому поводу. Я хотел бы еще пожить в то время, среди ребят…
Он отбросил журнал, заложил руки под голову, стал глядеть в потолок на абажур, наполненный зеленым огнем. Было тихо, тепло. Сквозь зашторенное окно отдаленно, слабо донесся шум и звон трамвая. Сергей с размягченным задумчивым лицом прислушался к этому быстро стихшему шуму, долетевшему сюда, во двор, через вечерние заснеженные крыши замоскворецких переулков, сказал:
– Иногда вот так, как сейчас, лежишь ночью, а на улице где-то прозвенел трамвай, и вдруг вспомнишь школу, метель, сидишь у окна, дребезжит стекло, последний урок… Витька Мукомолов сидит рядом, рисует яхты. Хотели пойти в мореходку, в торговый флот… Черт знает о чем только мы с ним не мечтали.
Константин в зеркале посмотрел на Сергея, двумя пальцами погладил выбритый подбородок.
