Впрочем, разговор не о лекторе, а об американцах. По окончании лекции они еще с минуту сидели молча. Потом один немолодой профессор спросил: «Не являются ли ваши слова некоторым преувеличением?» Другой, помоложе, уточнил: «Все люди — лентяи и мечтатели? Так разве бывает?» Лектор пояснил: «У нас теперь новые времена, полная демократия. Мы можем говорить всю правду. Это раньше мы занимались пропагандой: всячески приукрашивали советскую действительность. А сейчас...» — «А сейчас можно поносить свою страну?» — выкрикнула бойкая студентка. «Безумный гиперкритицизм» русских не вызывает у американцев симпатии. Он воспринимается примерно так, как беспристрастная критика родителей, — возможно, все так и есть, но где же чувства, не позволяющие произносить все эти холодные и беспощадные слова вслух? Да еще чужим людям, в чужой стране.
А вот эпизод, который произвел на меня сильное впечатление.
Группа ребят из Университета Джорджии побывала в Москве и Петербурге. Вернувшись, они восторженно делились своими впечатлениями. Оказывается, в России полно еды, а в американских газетах пишут, что там все еще продуктовый дефицит. В этих же газетах печатают фотографии бедных людей, нищих старух, но на улицах этих городов они видели в основном хорошо одетую публику. Их поразило число посетителей в музеях и зрителей в театрах.
Несмотря на удовольствие от этих признаний, я все-таки спросила: а что, ничего плохого они так-таки и не обнаружили? На что они ответили, что, конечно, обнаружили. Аэропорт Шереметьево неудобен и некрасив. Продавщица в продуктовом магазине была очень груба. Хотя это ведь нонсенс: продавец зависит от покупателя, а не наоборот. В пирожковой на окраине города они застали пьяную драку. Однако хорошего и интересного намного больше. Старая московская и питерская архитектура — это amazing (изумительно); дворцы в Коломенском, Архангельском, Петергофе — это просто magnificent (великолепно). Но, конечно, главное — люди, их сверстники. Они охотно приглашают в гости. Обильно угощают. И с ними очень-очень интересно беседовать. Вообще российская молодежь живет очень интересной и turbulent (бурной, подвижной) жизнью. «We became full of that high energy» («мы напитались этой сильной энергетикой»).
Тут я должна сказать, что группа эта была в России не вся. У кого-то оказались другие планы на каникулы. Кому-то не хватило на поездку денег. А этот молодой человек не поехал по другой причине. «Там же нет ничего хорошего», — сказал он. И я сразу уловила знакомый акцент. Стив Негородофф — так его звали — при ближайшем рассмотрении оказался Степаном Негородовым, из города Ростова. Приехал он сюда с родителями в пятилетнем возрасте, еще до перестройки. За это время он ни разу не был на родине, но главное — и не хочет. «Там нет ничего хорошего. И никогда не будет. Бабушка, правда, переживает, хотела даже вернуться. Но папа и мама сердятся, когда она тепло вспоминает Ростов. И не любят, когда она варит щи или лепит пельмени». — «А пельмени вкусные?» — спросила я. «Да, очень». — «Ну вот, видишь, значит, все-таки что-то хорошее в России есть», — насмешливо заметила я. Он насмешки не понял и с пафосом ответил явно не своими словами: «Но там нет политических свобод». — «Значит, ты по родине не скучаешь?» — спросила я. «Россия мне не родина», — отрезал он. «Значит, твоя родина — Америка?» Он задумался. «Да нет, пожалуй». — «Где же твоя родина?» И вот тут он спокойно так сказал: «А у меня вообще родины нет. Нигде».
