- Вольдемар, подъем! Выходи строиться! Взять лопаты! Пошли завтракать, жареная картошка уже на столе! Быс-стро!..
- Заткнись со своим дурацким Вольдемаром! - сердито огрызнулся Владимир, распахнув дверь. - Видел, что на улице творится?
- Видел, видел, - небрежно сказал Илья, стоя на пороге, выспавшийся, причесанный после умывания, одетый в шерстяной лыжный свитер, по-спортивному обтягивающий его мускулистую грудь. - Ну и что? Радиоламповый завод, видать, эвакуируется. Идем, позавтракаем и потопаем в военкомат.
На улицах их обволокло выхлопными газами - колонна грузовиков, вхолостую работая моторами, остановилась длинной вереницей на Лужниковской, задержанная невидимым затором впереди, а люди с выражением мрачной подавленности все скапливались, шли и бежали в направлении Зацепы, и Илья, не выдержав, наугад крикнул кому-то:
- Куда вы?
Но ему не ответил никто.
На Большой Татарской возле настежь раскрытых заводских ворот сходилась, сгущалась, гудела толпа, запруживая мостовую и тротуары, и здесь Владимир с подмывающим нетерпением обратился к сутулому морщинистому человеку в драповом пальто, истово закуривающему под фонарем самокрутку из обрывка газеты:
- Что, эвакуация? Опять?
- А не видишь своими зенками? - ощетинил редкие усики человек в драповом пальто. - Бегут, аж у всех глаза как автомобильные фары! Видал?
- Да куда они?
- Как - куда? Ты что - Ванек с Пресни? Не знаешь, что немцы фронт прорвали, на Москву прут? Правительство - слыхал где? В Куйбышеве, говорят, вот где!.. Понял?
- Слухи паникерские, дядя! - вмешался в разговор Илья. - Кто сказал, что правительство в Куйбышеве? Детских сказочек Корнея Чуковского начитались?
Человек в драповом пальто сплюнул, морщинистое лицо его озлобленно напряглось.
- Ах ты, сукин сын, щенок поросячий, учить меня вздумал? Сказки я тебе говорю? Слухи распускаю? А ты кто такой, что учить рабочий народ хочешь? Я тебе за паникера, сосунок безмозглый, все уши пооборву!..
- Напрасно ругаетесь, дядя, - сказал Илья с невозмутимостью и, опасно смеясь прищуренными глазами, молниеносно перехватил руку морщинистого человека, в несдержанном порыве гнева потянувшуюся к его уху, сдавил ее так сильно, что тот охнул, обнажив прокуренные зубы. - А это уж совсем дореволюционные привычки, давно устарело, - договорил разочарованно Илья. Уши драли в девятнадцатом веке, как известно, и то в купеческих семьях.
- Ах ты, молокосос, молокосос! Да ты что ж - хулюганствуешь! Патрулей позвать? Патрулей?..
