– Ты был хорошим учителем, Гаспар, – сказала Эрика.
Железная ограда парка Альбрехтсберг надвигалась на них гроздьями чугунного винограда и гербами Прусского Дома.
– Тебе не нужен был учитель, милая. Ты все знала и так. Я лишь привел твои знания в систему.
Она покачала головой.
– Помнишь, когда я заболела туберкулезом, ты спрашивал меня – боюсь ли я умереть?
– Ты сказала, что нет.
– Слишком много страха. Повсюду. Я разучилась бояться. Это бы убило меня рано или поздно. Если бы ты не научил меня бояться снова.
Он не стал спорить. Милый Гаспар, вся его молодость прошла в научных дебатах с твердолобыми материалистами вроде Маркса или Фрейда. Свободное время он тратил в лаборатории, или охотясь за очередным беспокойным оккультным феноменом. Трансильванские упыри. Петербургские ундины и навьи. Парижское наследие тамплиеров.
Теперь ему пятьдесят четыре. Время материалистов прошло, на шее у Гаспара сидят деятельные мистики с рунами смерти в петлицах. Его правая рука пощелкивающий и жужжащий протез из крупповской стали. Его левая рука – Эрика Нагель, выполняющая ночную работу.
Гаспар ван Рихтен не будет спорить с Эрикой. Нет времени. На часах без двадцати минут полночь.
Все должно было случиться в полночь, в полнолуние.
По словам Вульнара в это время волколак переживает невольную смену облика. Это момент его наибольшей слабости.
Опытный оборотень проводит первый час после полуночи в надежном логове. И лишь потом выбирается на охоту.
В снах своего брата Вульнар Черный узрел его логово. Наяву он отыскал его среди горных кряжей – пещеру с широким, но незаметным издалека входом.
Там Белый Вульнар пережидал полночь. Там, за час до полночи ждал его я, сидя возле кучи хвороста, сложенной Вульнаром Черным в виде правильной руны Ингуз.
На мне была маска из дубленной волчьей кожи. «Чтобы он не украл твое лицо», – сказал Вульнар.
Ружье лежало у меня на коленях. Смазанное волчьим жиром и заряженное серебряной дробью. В темноте ствол, приклад и Крюк источали нити собственного сияния. Я прикрыл Убийцу полой шубы, чтобы не выдать себя раньше времени.
Мои часы стояли с того момента, как самолет потерпел аварию. Я не знал, сколько времени осталось до полуночи.
Я сидел, прихлебывая из фляжки сваренную Вульнаром брагу. И ждал.
Он появился в безмолвии падающих снежинок, не выдав себя до того ни единым звуком. Немыслимо, как такой гигант мог пройти по скальному карнизу, даже не скрипнув сапогами.
Он встал у входа в пещеру, спиной ко мне, оттряхивая рукава. Мех его шубы и густая копна волос серебрились от снега и инея.
