– А как сестра? Здорова?
– Ниночка Ничего не знает, – поспешно ответила мать.
Но полковник строго остановил ее:
– Зачем лгать? Девочка прочла в газетах. Пусть Сергей знает, что все… близкие его… в это время… думали и…
Дальше он не сумел продолжать и остановился. Вдруг лицо матери как-то сразу смялось, расплылось, заколыхалось, стало мокрым и диким. Выцветшие глаза безумно таращились, дыхание делалось все чаще и короче и громче.
– Се… Сер… Се… Се…– повторяла она, не сдвигая губ. – Се…
– Мамочка!
Полковник шагнул вперед и, весь трясясь, каждой складкой своего сюртука, каждою морщинкою лица, не понимая, как сам он ужасен в своей мертвенной белизне, в своей вымученной отчаянной твердости, заговорил жене:
– Молчи! Не мучь его! Не мучь! Не мучь! Ему умирать! Не мучь!
Испуганная, она уже молчала, а он все еще сдержанно тряс перед грудью сжатыми кулаками и твердил:
– Не мучь!
Потом отошел назад, заложил за борт сюртука дрожащую руку и громко, с выражением усиленного спокойствия, спросил белыми губами:
– Когда?
– Завтра утром, – такими же белыми губами ответил Сергей.
Мать смотрела вниз, жевала губами и как будто ничего не слышала. И, продолжая жевать, точно выронила простые и странные слова:
– Ниночка велела поцеловать тебя, Сереженька.
– Поцелуй ее от меня, – сказал Сергей.
– Хорошо. Еще Хвостовы тебе кланяются.
– Какие Хвостовы? Ах, да!
Полковник перебил:
– Ну, надо идти. Поднимайся, мать, надо.
Вдвоем они подняли ослабевшую мать.
– Простись! – приказал полковник. – Перекрести.
Она сделала все, что ей говорили. Но, крестя и целуя сына коротким поцелуем, она качала головою и твердила бессмысленно:
– Нет, это не так. Нет, не так. Нет, нет. Как же я потом? Как же я скажу? Нет, не так.
– Прощай, Сергей! – сказал отец.
Они пожали руки и крепко, но коротко поцеловались.
– Ты…– начал Сергей.
– Ну? – отрывисто спросил отец.
– Нет, не так. Нет, нет. Как же я скажу? – твердила мать, покачивая головою. Она уже опять успела сесть и вся покачивалась.
– Ты…– опять начал Сергей.
Вдруг лицо его жалко, по-ребячьи сморщилось, и глаза сразу залило слезами. Сквозь их искрящуюся грань он близко увидел белое лицо отца с такими же глазами.
– Ты, отец, благородный человек.
– Что ты! Что ты! – испугался полковник.
И вдруг, точно сломавшись, упал головою на плечо к сыну. Был он когда-то выше Сергея, а теперь стал низеньким, и пушистая, сухая голова беленьким комочком лежала на плече сына. И оба молча жадно целовали: Сергей – пушистые белые волосы, а он – арестантский халат.
