Консервативный вызов - вот наш путь в мире. Наша альтернатива экономическому прагматизму. Недавно прочел у французского журналиста Виктора Лупана: "Даже большевики быстро сообразили, что разрушить русский архетип труднее, чем приспособиться к нему любой ценой... красным удалось внушить народу, что они выполняют вековую миссию и что он борется снова, как всегда, против зла и несправедливости, процветающих повсюду. Сегодня на самом деле ясно, что большевикам никогда бы не удалось загнать в свои шеренги столь верующий народ, как русские, марксистскими политическими лозунгами. Продолжатели дела Ленина, в первую очередь Сталин, поняли, что только усвоение идей, близких к устремлениям альтернативной православной модели, - идей, глубоко вошедших в течение веков в коллективное подсознание, позволит им надолго установить свою власть". Коммунисты считали, что они использовали "вечные ценности" русского православного сознания. А может быть, это "вечные ценности" столь замысловатым путем, идя чуть ли не от противного, использовали европейскую марксистскую идеологию, дабы пережить грядущий крестовый поход всей Европы во главе с Германией?
Мы невероятно податливы лишь внешне, мы воспринимаем с жадностью все авангардистские политические и экономические, культурные и литературные течения. Дабы, переварив их в своем консервативном чреве, впитав их избыточную энергию, предложить далее всему миру новый дерзкий консервативный вызов. В результате, я уверен, новая постсоветская система управления, в мучениях освоив западноевропейские и американские новинки, предложит в ХХI веке свой новый консервативный вызов. Меня упрекнут: мол, ты забыл о миллионах жертв, о разрушенных основах народной культуры, белые патриоты упрекнут за излишний советизм, заранее соглашусь с ними. Были и жертвы, изменился и народ, исчезли навсегда иные из традиций, - более того, весь наш русский путь не усыпан розами, и людей мы не жалели на протяжении всей истории, это оборотная сторона нашей соборности. Но и отрицать наши грандиозные свершения в ХХ веке тоже невозможно, а состоялись они только благодаря консервативному вызову.
Великая русская литература практически во всех высших проявлениях консервативна. Вот вам ряд русских консерваторов: Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Достоевский, Толстой, Чехов, Бунин, Булгаков, Шолохов, Платонов, и так вплоть до Солженицына и Распутина. Русский литературный консерватизм столь же необычен, как и идеологический. Он не боится новых форм, новых средств выражения, и потому не приводит к эпигонству. Консервативным остается дух литературы, смысл ее, ибо никогда не стареют вечные моральные и нравственные истины. Каким бы ни был великим бунтарем тот же Лев Толстой, может быть, он и довел до совершенства классическую простоту и ясность литературного классического вызова. Традиционно в России переломы в национальном сознании, потрясающие всех бунтарские вызовы в искусстве были мистическим образом всегда связаны с консервативным вызовом. То Александр Пушкин удивляет всех бытовым романом "Евгений Онегин", то всему обществу бросают вызов авторы антинигилистических романов: "Бесы" Федора Достоевского, "На ножах" Николая Лескова. В Париже поднимают бунт импрессионисты, у нас в это же время не менее дерзко впервые выставляются передвижники. В музыке таким же вызовом стала "Могучая кучка". Даже двадцатые годы ХХ века не сумели переломить нашу национальную тенденцию. Владимир Маяковский с неизбежностью превратился в пламенного реакционера. Велемир Хлебников, по сути, таковым и был всегда. Даже свои знаменитые квадраты Казимир Малевич пытался одухотворить, и, в отличие от западных коллег, ему надо было обосновать не формальный изыск и новизну, а духовный смысл своего эксперимента. "О духовном в искусстве" писал и Василий Кандинский, духовностью же были пронизаны все работы Филонова. Самой консервативной духовностью.
