["В туман – не терял дороги, в схватках не отставал ты. В мокроть – мокну! вместе со мной, в стужу – мерз вместе со мной ..."]
Какую же ныне награду ты хочешь?" – «Если мне дозволено, – отвечал Онгур, – если мне дозволено выбирать, то дозволь мне собрать воедино братьев моих Баяутов, которые разбросаны и разметаны по всем концам». – «Хорошо – изволил он повелеть, – разрешаю тебе собрать твоих братьев Баяутов. Будь у них тысячником». И еще сказал Чингисхан: «Когда вы, двое моих кравчих Онгур и Бороул, так раздаете яства направо и налево, что не обнесены ни те, что сидят направо, ни те, кто сидит налево, тогда я спокоен душой и не першит у меня в горле. Теперь вы будете распределять всем пищу и в походное время. Занимая положенное вам место, внимательно наблюдайте за раздачею яств направо и налево от Великой винницы, сами же помещайтесь прямо напротив Толуна с его помощниками». И он сам указал им место.
§ 214. Обратился потом Чингис-хан к Борохулу: "Четверо вас у матери моей: Шиги-Хутуху с Борохулом да Кучу с Кокочуем.
Вас четверых на полу подобрали.
Мать же баюкала вас на коленях,
Словно родных сыновей пестовала.
За ворот каждого кверху тянула –
К людям равнять все старалась, родная.
За плечи каждого кверху тащила –
К мужам равнять все старалась, болезная.
["С полу поднятых на коленях своих нянчила; как родных детей пестовала. За шею тянула – с людьми равняла; за плечи тащила с мужами равняла..."]
Воспитывала же вас она с надеждою, что станете вы для ее сыновей дружеской сенью. За то и отблагодарили же вы мою мать! И вот каким другом
был ты мне, Борохул:
В дальних походах ли,
В ночи ль ненастные
Лечь натощак не давал.
Враг ли напротив нас –
Супу не выпивши
Ты мне уснуть не давал.
["В спешных походах, в ненастные ночи не оставлял меня на ночь голодным. Стояли лицом к лицу с неприятелем, и ты не оставлял меня на ночь без похлебки-шюлюна..."]
Потом, когда мы сокрушили ненавистных врагов Татар, этих убийц дедов и отцов наших, когда мы, в справедливое возмездие за их злодеяния, поголовно истребили Татарский народ, примеряя детей их к тележной оси, тогда спасся и скитался одиноким бродягой татарин Харгил-Шира. Но и его голод загнал к нам. Вошел он в материнскую юрту и говорит „Лишь подаянья прошу я". А мать говорит ему: „Раз ты просишь подаянья, то сядь там". И по ее указанию он сел на край скамьи, стоявшей направо, у дверей. В это время вошел со двора пятилетний Толуй. Когда же потом он стал опять выбегать на двор, Харгил-Шира встал, схватил ребенка под мышку, выскочил и, пошарив на ходу, выхватил нож. А Борохулова жена Алтани в ту пору сидела в материнской юрте, слева. Не успела мать вскрикнуть «погубит ребенка», как Алтани выскочила, бросилась за Харгил-Шираем, догнала и, ухватив его сзади за косу, другою рукой так рванула его за руку, заносившую нож, что нож выпал. В это время Чжетай с Чжельмеем за юртой резали, распялив, черную комолую корову. Услыхав крики Алтани, Чжетай с Чжельмеем бросились к ней на помощь с топорами в окровавленных руках. Тут же топорами и ножами своими они прикончили Харгил-Ширая. И заспорили тут все трое – Алтани да Чжетай с Чжельмеем. Заспорили о том, кто главный виновник спасения ребенка. Чжетай с Чжельме говорят: „Не будь нас да не подоспей мы прибежать и уложить его, что могла бы поделать с ним одна женщина, одна Алтани? Ясно, что он успел бы сгубить ребенка. Заслуга-то, выходит, наша!" Алтани же и говорит им:
