По рубахе было видно, что Давила просматривал съёмки музейных видеокамер, поедая яичницу и запивая её сангрией
- Вот он, гляди… Я сперва не сообразил, а потом… Вот он! Так его не видно, а когда застопоришь…
- Ребёнок, что ли? - спросил Мендисабаль. - Негритёнок? И он что, днём приходил? Почему голых пускают?
Сеньор Понсиано терпеливо, как больному, объяснил:
- Его же не видно просто так! Глаз не поспевает! И он не негритёнок, он белый, только чёрный. А голый, должно быть, от того, что на нём одежда не держится, такой шустрый… И ворота! Как соврали, так оно и было: дед Балагер! Только не на погрузчике, а на «Гелендвагене». На спор.
Паблито напряг все свои травмированные мячом мозги и обхватил голову, чтобы удержать их, мозги, в равновесии.
Как известно из многочисленных детективов, провинциальный легаш, не ловивший дома добычи крупнее конокрада, в большом городе способен распутать самое сложное преступление, посрамляя тем городских криминалистов со всей их техникой.
Сеньор Понсиано Давила таким и был. Слово «дедукция» он слышал, но смысла в нём не искал, дактилоскопию откровенно презирал, баллистику в грош не ставил, группу крови определял по цвету, на следы обуви не обращал внимания, так как ему трудно было согнуться, а ползать на карачках он не нанимался. И уж тем более не копался в документах - указательный палец его, подобный патрону крупнокалиберного пулемёта, безошибочно указывал на виновника кражи ли мула, растраты ли церковных денег, избиения ли туристов, совращения ли малолетней. Он с ходу называл имя преступника и более в дело не вмешивался. Так гениальный математик выводит сразу готовое решение, предоставляя тупым коллегам искать все промежуточные. Для пиренейского городка Клаверо этого было вполне достаточно.
Хватало до сих пор и для «Музео Мендисабаль» - в сущности, это же обычный склад, только почуднее и позабавней.
Паблито успокоил мозги, улыбнулся не по-хорошему и сказал:
- Кум, так снято-то днём! Вон - люди ходят! Это… А вырезали ночью!
- Верно, в затемнение камеры не работали. И ничто не работало. А что толку? Негритят всё равно в темноте не видно. Днём он присмотрел, как у них водится, а ночью и нагрянул. Через ворота. - А дед Балагер, того… Нарочно? Ворота?
- Нет, кум, - с тем же небесным терпением сказал Понсиано. - Дед Балагер отдельно. Он - как раз в кабину залез, когда свет пропал. Но не идти же на попятный! Слово чести! А «Гелендваген›, это же такая сволочь… Это же мирный танк… А наш чёрненький того и ждал.
