— Мне плохо. Я на воздух хочу, — пробормотал Лобстер.
— Сейчас мы тебя полечим, — пообещал дядя Паша. Он помог Лобстеру подняться, повел в прихожую…
Никотиныч закончил убираться в квартире и озабоченно посмотрел на потолок. Прошло больше часа, как Лобстер поднялся к соседу. Что там могло случиться? Может, они подрались или?.. Никотиныч поймал себя на мысли, что беспокоится за Лобстера, будто он его собственный сын. За год привязался. Ну да, дочь у него, можно сказать, отняли. Они начали встречаться с ней только два года назад, а до этого он был персоной нон грата в той семье и даже не знал, как она выглядит. Дочь позвонила ему сама, сказала, что стала взрослой и хотела бы видеть отца. Все равно они стали чужими друг другу, он не воспитывал ее, не вложил того, чего хотел бы. А тут появился Лобстер, по возрасту чуть старше его дочери. Благодатная почва, возможность реализовать себя в качестве приемного папаши. Он относился к Лобстеру не как к равному, а как к вундеркинду, который в житейском плане полный олух или даже идиот, но что поделаешь — такой уродился! Никотиныч, сам того не замечая, приобрел менторский тон и теперь частенько поучал Лобстера по мелочам. Впрочем, Лобстер пропускал его слова мимо ушей.
Ждать Никотиныч больше не мог. Он снял ключи с крючка вешалки в прихожей и открыл дверь.
Рука Никотиныча привычно потянулась к звонку. Он вдруг заметил, что вместо звонка из стены торчат два проводка, отдернул руку. Робко стукнул кулаком в дверь, прислушался. За дверью было тихо. В голову полезла всякая чушь: будто соседи прикончили Лобстера и теперь, услышав стук, прячут его тело в платяном шкафу. Никотиныч прогнал от себя бредовые мысли и стал барабанить в дверь. Квартира словно вымерла. И тут он услышал обрывок песни, залетевший в разбитое окно подъезда: «…И дорогая не узнает, какой у парня был конец!» Пели двое. Никотиныч сразу узнал пьяный голос Лобстера, второй был ему не знаком. "Все понятно! «Мировую» с соседом выпили — и понеслась! Совсем от рук отбился! — рассердился на Лобстера Никотиныч. Он глянул на свои ноги, обутые в домашние тапочки, и побежал вниз.
Лобстер с дядей Пашей сидели в обнимку на скамейке рядом с гаражами-"ракушками" и пели, тут же, на скамейке, была разложена нехитрая закуска, стояла чекушка водки, пакет апельсинового сока. На Лобстере был офицерский бушлат, на голове фуражка.
— Олег, у тебя совесть есть? — раздался в темноте голос Никотиныча.
