– Конечно, знают, – улыбнулся Соловьев, – они очень рады.
– А знаете, там было все как в кино – Где – там?
– Ну, в лесу, в большом красном доме.
– Что значит «как в кино»?
– Ну, все стреляли. Я видела такой фильм.
– Знаешь что, ты об этом лучше никому не рассказывай, договорились?
– А папе с мамой можно?
– Папе можешь рассказать, а маме не говори ничего.
– Хорошо, – обрадованно кивнула девочка, поудобнее устраиваясь на заднем сиденье черной служебной «волги».
Глеб Сиверов, смешавшись с толпой, добрался до стоянки такси. И у него на душе тоже появилось какое-то странное беспокойство. Что-то не то было в поведении его друга, чего-то Соловьев недоговаривал. Глеб попытался сосредоточиться, но раненое плечо нестерпимо болело и отвлекало Глеба, не давая возможности сконцентрироваться на своих ощущениях.
«Что же не то в поведении Сергея? Что же? – задавал себе вопрос Глеб, но не мог найти ответа. – И зачем он приехал на вокзал? Почему не действовал так, как мы с ним договорились? Почему не приехал ко мне в мастерскую? Зачем ему понадобилось светиться на вокзале?»
Глеб подошел к стоянке такси. Он выбрал неприметный старенький «москвич», девятый или десятый в очереди, подошел, склонился к открытому окошку.
– Командир, на Арбат подбросишь?
– Какой я вам командир? – сказал пожилой мужчина с седыми висками. – Я не командир, я доктор наук.
– Ну хорошо, доктор наук, извините. Подвезете на Арбат?
– Конечно. Садитесь.
Глеб устроился на заднем сиденье, положил свою спортивную сумку на колени.
Водитель осторожно выехал и неторопливо, пристально вглядываясь в поток машин, двинулся от Ленинградского вокзала.
– Вы что, из командировки?
– В общем-то да, – ответил Глеб.
– Ну и как там жизнь в Питере? – поинтересовался водитель, глядя на Глеба в зеркальце заднего вида.
– Нормально. Так же, как и в Москве. Только Питер очень грязный.
– Да и Москва грязная. Я ее и не помню такой. Даже после войны было чище.
– А вы помните, какая она была после войны?
– Да. Я тогда был мальчишкой. Еще стояли противотанковые ежи на улицах.
Кругом траншеи, окна заклеены. Кое-какие дома были разрушены.
– Да, представляю, – как-то меланхолично сказал Глеб, – зрелище не из приятных.
– Да что там зрелище! Есть было нечего, вот что плохо.
– Но сейчас же еды хватает?
– Да не хватает и сейчас, – сказал мужчина, и на его лице появилось странное выражение – жалость и презрение и какое-то пренебрежение к окружающей жизни. – Вот я, – мужчина ударил себя кулаком в грудь, – доктор наук, а вынужден шоферить.
