- Чего это ты? А?
- Живот все время... болит и болит,- пожаловался я, а он лапнул меня за плечи, пощупал их зачем-то и сказал:
- Ну-к и что? Ревом-то его не вылечишь небось!
- Да я и не реву,- сказал я и опять оглянулся на коммуну.
- Животы, они часто болят у людей. Вроде бы ел тогда человек молоко, а отрыгается чесноком,- сочувственно проговорил Момич, глядя на меня испытующе и весело: пил, наверно, ту медовку, раз ехал через Лугань.
Я отвернулся от него и стал глядеть на жеребца и на немую рейку в проеме дверей конюшни. Мне было как в тот раз на парине возле Кашары, когда Момич сказал, что под наше добро подвод и подвод нужно, и скажи он теперь еще чего-нибудь насмешливое про нас с теткой или про коммуну, я б повернулся и ушел от него, может быть, навсегда. Но он шагнул ко мне, опять облапал плечи и сказал настойчиво, сердито:
- Ну ладно, не дури!.. Живешь-то как?
Если б он спрашивал не про меня одного, а про всех разом,- про тетку, про Царя, про всю коммуну, тогда б дело другое было, тогда бы я вытерпел и не признался, а тут... Тут я ничего не мог поделать - ни молчать, ни говорить, и я заревел снова, оглянулся на коммуну и крикнул Момичу:
- Ну чего стоишь? Давай скорей поедем отсюда! А то увидит председатель Лесник и... Вон туда давай, за сад!
Он молча вскинул меня в повозку на бугристый мешок, набитый чем-то упруго-податливым, вспрыгнул сам и, крутнув петлей вожжей, приглушенно и озорно прикрикнул на жеребца:
- У-у, Змей Горыныч, дава-ай!
Роса уже подсохла, и следы от колес повозки не были заметны,- я только и думал, чтоб они не виднелись на траве. За садом, возле развалившегося каменного вала, Момич придержал жеребца и, полуобернувшись ко мне, шепотом спросил:
- Тут, что ль?
- Тут,- кивнул я.
- Ну?
- Больше ничего,- сказал я,- за теткой теперь надо сбегать... А за сундуком потом когда-нибудь приедем, ладно?
- Да на черта он сдался вам? - нетерпеливо и бесшабашно, медовку потому что пил, сказал Момич и сразу же посерьезнел: - А насчет этого самого... Петрович-то ваш как? Вместе думаете ехать или...
- А ему только тут и жить! - твердо и в какой-то неосознанной обиде на Царя повторил я слова Кулебяки.- Мы с теткой одни собирались. На Покров день аж... А за сундуком потом хотели...
- Хотели! - недовольно хмыкнул Момич. До Покрова, брат, далеко. Вы б лучше взяли и...- Он не сказал, что нам надо было взять и сделать, и распорядился, будто у себя возле клуни: - Беги за Егоровной! Жива!
