- Товарищ боец, ваша увольнительная, - остановил он меня.
- Увольнительной у меня нет, но я договорился с девушкой, что встречу ее.
- А ну - в часть!
- Я не могу, товарищ капитан. Я обещал, что приду ее встретить. Наложите на меня любое взыскание, но - потом.
- Товарищ боец, я вам приказываю вернуться в часть.
Поодаль стали останавливаться прохожие, мне было неловко, что он так кричит.
- Товарищ боец! Станьте по команде "смирно"!
- Простите, товарищ капитан, - попросил я, - все-таки я пойду. Не надо кричать, неудобно.
Он схватился за кобуру. Тогда как раз вышел приказ Тимошенко, что за невыполнение приказа командир имеет право стрелять.
- Я пошел, товарищ капитан, - сказал я, страдая от мелодраматичности этой сцены. - Простите меня, пожалуйста.
Я пошел. Стрелять он не стал.
Несколько дней меня не водили на чистку лошадей и хорошо кормили. Где-то, видимо, решал-ся вопрос, что со мной делать. Но так ничего и не сделали, и я снова стал ходить на строевую подготовку и в конюшню.
Дедовщины тогда еще не было. Взамен было другое: как раз было узаконено правило, что командир за невыполнение приказа может рядового ударить по физиономии.
Была узаконена гауптвахта. Служили не два года, а три, а то и четыре, словом, до предстоящей войны. И так далее. Но тогда еще никто не кончал самоубийством, еще никто не подал примера, что ли...
Лицо нашего отделения определяли трое ребят с Горьковского автозавода. Зайцев - длинный, с приятным лицом, ловкий и мягкий в обхождении, Пестин очень смышленый красивый парень и Суродин - черный, цыганистый, он был страшно деликатен. Долгое время, когда я слышал слова "интеллигентный человек", я сразу представлял себе его.
В армии всё друг о друге понятно, никому ничего не скрыть. Особенно на фронте, там - чуть поприветливей повел себя с командиром, незаметно уклонился за счет другого, - значит, ты уклонился, может быть, от смерти, переложил кровь на другого. Склонность к этому угадывалась сразу. Появилось слово "денщик".
Армия делает человека обыкновенным, рядовым, я не лучше никого, такой же, как все, и все такие же, как я.
Однажды штатский лектор обратился к нашему политруку с просьбой выделить человека, который знает стихи Маяковского. Выделили меня. Я должен был иллюстрировать стихами его лекцию. Так в будний день я попал в город.
После лекции я сидел с увольнительной в кармане на садовой скамейке. Немного наискосок, на другой скамье сидела компания девушек. Они о чем-то договаривались, хихикая, потом одна пересекла дорожку и села рядом со мной. Что я начну к ней приставать - это было им ясно. Но в будний день я был безопасен. Я решил не унижаться, сидел, не глядя на девушку, и думал о том, что я - личность ничем не хуже их, что я люблю Достоевского и Пастернака, что у нас в школе были такие же девочки, перед которыми я не стал бы унижаться, и т. д. Независимо посидев так достаточное время, я решил посмотреть на нее. Это была школьница. Такой я не встречал в своей жизни и едва ли когда-нибудь встречу. Она была красивая, серьезная, умная, всё могла понять. Когда я потом рассказывал о ней в отделении, Суродин так ее назвал: "Звезда".
