* * *
Савелий Лошак заехал за Олей в половине пятого. Пока она наводила последний лоск, художник, презрительно прищурив левый глаз, рассматривал книжные полки, забитые детективами.
— Я готова. Можем ехать, — прощебетала Оленька, выпорхнув из комнаты.
— Значит, ты у нас поклонница Анастасии Каменской. — На лице Лошака появилась двусмысленная асимметричная улыбка, которую он сам необоснованно считал совершенно неотразимой.
— Что? — задохнулась от возмущения Оля, бросая на Людмилу Алексеевну пылающий негодованием взгляд. — Мама! Как ты могла?!
— Кажется, я чего-то не понимаю, — с легким удивлением произнес художник.
— Просто Савелий увидел у тебя на полках книги Марининой, — поспешила объяснить Людмила Алексеевна. — Вот он и решил, что тебе нравится Анастасия Каменская.
Олю передернуло.
— Никогда не произноси при мне имя Каменской, — с мрачной решимостью сказала она, — иначе я за себя не ручаюсь.
— Не буду, не беспокойся, — пожал плечами Лошак. — Я тебя вполне понимаю. Я сам не выношу эту постсоветскую макулатуру. Сначала я тоже от скуки попробовал ее почитать, но тут же увял. Я даже написал картину на эту тему. Она называется “Песцы и полевки российской литературы ждут рассвета”.
— “Песцы и полевки российской литературы”? — слабым голосом повторила Людмила Алексеевна, еще не пришедшая в себя после Олиного рассказа о “маленькой певучей мошке, пролетающей над спорадическими проблесками рассвета”. — Я не совсем понимаю, при чем тут песцы? Что вы имели в виду?
— Это мощный художественный образ, — вдохновился Савелий, оседлавший своего любимого конька. — Представьте себе, как чукча в чуме холодной ночью ждет рассвета. Кругом снега, мрак, вьюга — словом, срань болотная, и среди этой срани песцы с мрачной решимостью пожирают мышей-полевок.
Мерзнет, значит, чукча в своем чуме и читает книги о том, как чукча в чуме холодной ночью ждет рассвета, а кругом опять-таки мрак, вьюга, срань, и среди этой срани песцы пожирают полевок. Одни книги написаны более талантливо, другие — откровенная дешевая халтура, но все равно все они о том, как чукча сидит в чуме, а вокруг песцы знай себе похрустывают полевками. Так вот чукча — это наш постсоветский народ. Улавливаете идею?
— Улавливаю, — радостно кивнула Людмила Алексеевна. — Чукча уже давно осатанел от песцов, пожирающих полевок, и ему хочется почитать что-нибудь про то, как папуас под пальмой в жаркий полдень ждет прохладной ночи, а вокруг игуаны, радостно хрустя, пожирают богомолов.
