- Плеве знаешь?.. Так вот этот человек сильнее Плеве, - и он указал пальцем на громадную тушу с чрезвычайно неприятной внешностью, сидевшую за столом и усердно уплетавшую всякие яства. Это был Азеф, подвиги коего мне не были известны, но на которого я уставился со всем подобающим "человеку сильнее Плеве" респектом и восхищением.
Азеф и его боевики, Савинков и Моисеенко, держались особняком, с речами не выступали, соблюдали конспирацию. Особняком, своим "землячеством", держались и мы - москвичи, своего рода герои, проделавшие восстание и уцелевшие от расправы Дубасова и Мина с Риманом (командиры Семеновского полка). Особой роли мы на съезде не играли, на решения влияния не оказывали. Фондаминский вовсе не выступал. Активнее других был Вадим Руднев, - но не по программным вопросам, а по вопросам тактики. Вместе с Ракитниковым он защищал необходимость немедленного призыва крестьян к захвату земли. К словам Руднева прислушивались очень внимательно, но с его радикальным предложением большинство съезда не согласилось. Мне программа П. С.-Р. обязана одним словом. Первоначальный проект говорил о передаче социализированной земли в распоряжение центральных и местных органов самоуправления. Я же доказывал, что "распоряжение есть одно из проявлений права собственности и только его одного". Не могут одновременно распоряжаться и центральные и местные органы. Поэтому "поступает в распоряжение" надлежит заменить словами - "поступает в заведывание": заведывать могут и центральные, и местные органы самоуправления. Чернов это поддержал, и съезд одобрил.
Был еще эпизод, связанный со мной и, как ни странно, сохранивший "злободневность": на протяжении почти полустолетия к нему не раз возвращались недруги эс-эров - в последний раз еще в 1951-ом году.
На съезде на короткое время промелькнули связанные в прошлом с эс-эрами будущие основатели народно-социалистической партии: Н. Ф. Анненский, А. В. Пешехонов, В. А. Мякотин и П. Ф. Якубович-Мельшин. Они приехали, чтобы попытаться переубедить своих недавних единомышленников, - прежде, чем окончательно с ними разойтись и начать идейную борьбу. Они держались особняком, несколько в стороне от прочих членов съезда. Основное их предложение было - отойти с революционных позиций на более умеренные и отказаться, в частности, от открытой пропаганды республиканского образа правления.
Речи этих виднейших представителей народничества и журнала "Русское богатство" были очень содержательны. Им стали задавать вопросы. Один из вопросов задал и я. Меня интересовало, "преклонятся" ли приехавшие "перед голосом" будущего Учредительного Собрания, если оно "разорвет формулу Земли и Воли" и, "закрепив землю за народом, отвергнет или ограничит народовластие"? На этот вопрос Пешехонов-Турский ответил: "Учредительное Собрание, созванное при всех гарантиях на основе всеобщего, тайного, прямого и равного избирательного права, есть для меня верховная инстанция, и бунтом против такого собрания я не пойду".
