Победа явно осталась за Черновым, и не только благодаря его полемическому превосходству, а потому что самая тема его была выигрышная, особенно в обстановке медового месяца свободы. Самая новизна положения - открытое и публичное обсуждение запретного сюжета - располагала в пользу вчера еще подпольного революционера-социалиста. Диспут длился несколько часов, а внимание слушателей не ослабевало. Зажгли огни, а аудитория не убывала и с прежним напряжением вслушивалась в доводы и контр-доводы, за и против социализации земли.
3
Москва, как вся Россия, жила напряженной политической жизнью. Но жизнь эта в значительной мере была отраженная - от того, как жил Петербург. Там было правительство: Витте, Трепов, Дурново, великие князья и царь. Там были Центральные Комитеты политических партий. Наконец, там возникло фактически и существовало легально новое профессионально-политическое образование - Совет рабочих депутатов. Свой Совет был и в Москве, но камертон был у петербургского Совета. И когда в конце ноября там решили объявить всеобщую забастовку, московскому Совету оставалось лишь присоединиться к ней. И в московском Совете вопрос о стачке подвергся обсуждению. Меньшевики и эс-эры призывали к осторожности. Но решение Петербурга предрешало мнение Москвы, и б-го декабря московский Совет единогласно решил начать со следующего дня всеобщую забастовку.
Фондаминский и я были командированы на съезд железнодорожников: он доказывал необходимость общей забастовки и призывал к ней примкнуть, а я тут же строчил соответствующую резолюцию. Железнодорожники постановили к стачке примкнуть. Стачка не дала желанного результата и наполовину стихийно, наполовину предумышленно "переключилась" в восстание. Власть сразу прибегла к крайним средствам: обстреляла митинг, собравшийся в "Аквариуме", пустила в ход артиллерию в центре города против реального училища Фидлера, где собрались, так называемые, дружинники - всё больше не достигшие совершеннолетия юноши из рабочей и учащейся среды. В порядке следования революционной традиции и в то же время в порядке самообороны, - чтобы воспрепятствовать продвижению конных разъездов, - стали сооружать на улицах Москвы баррикады.
К принятым решениям я не был причастен: их принимали более высокие партийные инстанции. Но строить баррикады входило в обязанность и среднего "партийца". И на какой-то площади в арбатском районе вместе с другими волок я, с чувством большой неловкости и бессилия, какие-то стулья, ящики, бочки, громоздил на них еще что-то, старался, но безуспешно, пригнуть к земле фонарный столб с уже разбитыми стеклами и проч. Никак я не ощущал, что дух разрушения есть в то же время и созидающий дух. Более ловкие и, может быть, менее рассуждающие строили в других местах быстрее и лучше.
