Мне повезло в том отношении, что ко мне Свенцицкий не относился так, как к Шеру. Он изредка бывал и у меня, познакомился с членами нашей семьи. Но дальше этого, к счастью, дело не пошло. Всё же именно ему я обязан тем, что интересы мои направились в сторону, которая до того была мне чужда. Он углубил и дисциплинировал мое мышление, научил более критически относиться к себе и окружающему миру. Чтобы не отстать от других, я приучился не только активнее и глубже задумываться, но и больше читать, знать.
Общение с Свенцицким отвлекало от повседневной суеты и приподнимало на более высокий уровень. Мой интерес к тому, что именуется историософией, философией или первыми и последними вопросами бытия человека и человечества ведет свое происхождение отсюда. Если "Критику отвлеченных начал" Влад. Соловьева и его "Оправдание добра" я прочел раньше кантовских "Критик", это произошло, конечно, благодаря Свенцицкому или из-за него. Я благословляю судьбу, что избег большей близости с ним и подавляющего его влияния. Вместе с тем я вынужден признать, что многому научился у этого исключительно одаренного человека. Круг моих встреч и наблюдений, конечно, ограничен, но, думается мне, не преувеличу, если скажу, что Свенцицкий был едва ли не самым талантливым от природы человеком, которого мне довелось встретить на своем жизненном пути.
Умственное мое развитие протекало, таким образом, не в семье, не в итоге занятий с меламедом, и даже не в школе, а в том, что сопутствовало ей, - в среде, возглавлявшейся, как впоследствии выяснилось, моральным Азефом, ведшим двойную жизнь и игравшим двойственную роль - учителя праведной жизни и развратителя.
Было бы ошибочным и несправедливым осудить за что-либо нашу семью. Семья была любящая, благонравная, чистоплотная. Но родителей, как и их родителей, никто не учил, как воспитывать детей. И они делали что могли. Пеклись о детях - к нам прибавились две единокровные сестры, - чтобы они были сыты, одеты, здоровы, не слишком баловались, получали свои маленькие радости жизни. Эти радости иногда сопровождались крупными неприятностями.
Мне было лет 13-14, когда в классе объявили, что, по распоряжению попечителя округа, учащимся средних учебных заведений отныне воспрещается появление в пассажах и на Кузнецком мосту после 4 часов. Это воспрещение посещать излюбленные места уличных встреч и авантюр имело в виду, конечно, более взрослых учеников. Я в эти годы не подозревал даже о существовании специальных мест встречи и свиданий и, естественно, не обратил никакого внимания на объявленное распоряжение и ничего не сказал о нем дома. Мне пришлось за это расплатиться, когда, не ведая о запрете, мамаша повезла меня покупать коньки к Мюру и Мерилизу, как раз на Кузнецкий мост. Одетый по форме, в фуражке с гимназическим гербом и в пальто серого цвета с "серебряными" пуговицами, не успел я вылезть из саней, как ко мне быстрыми шагами направился некий тип, оказавшийся дежурным надзирателем не нашей гимназии, и попросил предъявить ему мой гимназический билет. В итоге я был вызван к директору и приговорен к двум часам карцера, - которым оказался один из пустовавших в воскресенье классов, - с понижением балла за поведение. Так дорого обошлась мне радость приобретения коньков.
