Отец не обратил на ее слова особого внимания. Он был так растерян после смерти матери, что мысль о том, что у дочери может быть собственное мнение насчет своей будущей жизни, даже не пришла ему в голову. Ему было не до ее мнений и желаний.
Днем выяснилось, что Катя бесследно исчезла.
Ее нашли лишь на второй день в соседнем селе. Она скрывалась на чердаке у знакомого мальчика — наврала ему с три короба, будто отец с мачехой хотят сдать ее в детский дом. Девочку достали с чердака грязную, голодную, клокочущую гневом.
— Я не хочу жить с вами! — Катя решительно вырвала руку из ладони отца.
— Я хочу жить одна!
— Ты пока не можешь решать, с кем тебе жить, — устало заметил отец, измученный двухдневными утомительными поисками. — Ты еще несовершеннолетняя.
— Я останусь в Калиновке! — с вызовом крикнула дочь. — Вы мне не нужны, и я вам тоже! Я не буду с вами жить!
Ни мольбы, ни угрозы не помогали. Помогла сила. Через несколько часов Катя уже сидела рядом с мачехой в заплеванной семечками электричке, которая медленно тащилась к городу.
* * *
Макс никак не мог успокоиться. Он по-прежнему был верным другом Тарабрина, по-прежнему был у него на подхвате. По-прежнему без него не обходились ни один фильм режиссера, ни одна вечеринка — но былой уверенности в своей силе уже не было. По-прежнему он был главным действующим лицом режиссерской свиты, но чувствовал, что неудержимо теряет свое влияние на Тарабрина и теперь не может им манипулировать, управляя его тайной страстью — страстью к бутылке.
Кроме того, его настораживали слухи, время от время циркулировавшие в кинематографической среде: будто бы, кроме рассказов из деревенской жизни и сценариев, Тарабрин недавно принялся за мемуары.
— Он сам мне их показывал, — утверждал приятель Макса, сценарист Калимулин. — Даже зачитывал отрывки на вечере у режиссера Чуткевича. Ужасно ядовитая штучка. Он там камня на камне ни от кого не оставил. От тебя, кстати, тоже.
Эта новость неприятно поразила Макса. Интересно, что написал про него этот алкоголик? Вот бы почитать!
Он целыми днями вертелся у Тарабриных, мимоходом заглядывая в бумаги, которые пухлыми стопками громоздились на столе.
Порой Нина, заметив его любопытство, спрашивала ненароком:
— Ты что там ищешь. Макс? Потерял что-то?
— Нет, нет. — Отпрыгнув от стола, Макс смущался, будто его застали за чем-то неприличным.
А между тем слухи о дневнике Тарабрина все больше наводняли охочую до сплетен Москву.
