Сначала она кричала, протестуя против такого наглого и бесцеремонного обращения, но потом крик сменялся недовольным ворчаньем и она постепенно засыпала с пальцем во рту в ожидании сладких видений. Она спала долго, без пробуждений, пока за окном не темнело, и безжалостное существо, именуемое «приходящей няней», наконец не убиралось восвояси, и ей на замену не появлялся тот, кого она училась звать «папой».
Поздно вечером она неохотно просыпалась. Голова отчего-то была тяжелой и больной, тело не желало слушаться, а на душе было как-то томительно-грустно.
Она с трудом садилась в кровати, то и дело норовя опустить голову на подушку и закрыть веки, чтобы вновь уплыть в блаженное марево снов, где в материнском ласковом лоне ей суждено было вновь соединиться с уютной родительской пратемнотой.
(— Не пойму, что с ребенком творится, — жаловался Юра своей тетке-бухгалтерше. — Какая-то Катя странная, точно вареная. Я и Матрене Георгиевне об этом говорю, а она отвечает, мол, просто очень спокойный ребенок.
Тетя озабоченно качала головой, не зная, что посоветовать. А потом тактично спрашивала:
— А как тебе, Юра, эта Матрена Георгиевна? Мне кажется, она… Она, кажется, выпивает?
— Не замечал, — пожимал плечами Юра. — Но в комнате действительно пахнет водкой. Она говорит, что пользуется самогонкой для растирания ног при простуде. Вроде бы помогает.)
Тянулись долгие безрадостные дни, похожие один на другой. Вскоре ей удалось сделать первый шаг, произнести первые булькающие слова. Впрочем, пользоваться этими, только что обретенными умениями ей не очень-то хотелось.
Теперь она уже более по привычке, чем от укоренившегося отчаяния, ныла, ожидая, когда жесткие неласковые руки перевернут ее и резкий аромат вновь обожжет ноздри (в последнее время этот запах становился ей все более и более приятен), чтобы ощутить кожей холод скатившейся капли. А потом перевернуться и заснуть, нырнув в спасительный омут глубокого сна…
Но однажды случилось вот что. Она ждала окончания привычной процедуры, когда дверь неожиданно растворилась, ощутимо потянуло сквозняком и послышался знакомый голос отца. Он никогда еще не кричал так громко, а приходящая няня еще никогда не отвечала таким пронзительным фальцетом на его упреки. Потом Приходящая ушла.
Отец грубо схватил ее под мышки и поволок в ванную, где принялся ожесточенно тереть ее тельце холодной водой. Она жалобно хныкала. Ей хотелось вернуться в свою кроватку и заснуть. Отец выглядел ужасно сердитым. Его расширившиеся от гнева глаза смотрели на нее с болью, а подбородок с черными пупырышками щетины взволнованно дрожал.
