— Цветочек небесный, — защебетал Макс, нарочито подсюсюкивая, — пичужка моя кроткая, ангельчик среброкрылый… Когда же, сладкая моя, ты станешь хоть чуточку менее прекрасной? Ослепляешь даже меня, старого дурака. И как земля такое совершенство носит, Господи?!
Небрежным жестом Дарья откинула назад длинные прямые волосы, бросила нелюбопытный взгляд в сторону шушукавшейся поодаль толпы, дежурно растянула губы при вспышке фотокамеры (способность улыбаться репортерам развилась в ней на уровне врожденных рефлексов).
— Брось, Макс! — оборвала она поток комплиментов и доверительно наклонилась к собеседнику. — Скажи, Ира приехала?
— Здесь. — Макс заговорщически кивнул и угодливо согнул руку калачиком.
— Со своим новым пошла в бар кофе пить. Сбежала от репортеров. Ты же знаешь, она этого не любит…
— Как она? — насторожилась блондинка.
— Ангельчик мой, здесь лужица, не наступи ботиночком… Дрянь, сучка эта Ирка, сволочь! Ну ты же знаешь, она всегда была на ее стороне.
— А что они про эту говорят? — Идеальной формы подбородок неопределенно дернулся по направлению к поднебесью, откуда должен был появиться прибывающий самолет.
— Что говорят… Президентша, мать ее! Почести — что твоей королеве.
Хоть и черномазая, а глава государства, против этого не попрешь. Вот и организуют императорские почести, суки. Ублюдки все, лизоблюды… Репортеры, гниды нераздавленные, поналезли, шепчут… Сейчас премьер-министр будет. А вот и он… Собака, с мигалками едет, гаденыш… Ангельчик мой, шубку-то поплотнее запахни, ветерком обдует. Носик перчаточкой прикрой, солнышко мое… Ну и холодно сегодня!.. О, волшебница!.. Я на минутку…
И, мелко поддавая задом, Макс поспешил по направлению к старшей Тарабриной — чтобы наушничать, сплетничать, непрерывно трещать комплименты и поливать грязью весь подлунный мир.
Ровный гул двигателей действовал усыпляюще. Если бы не этот высокий назойливый звук, если бы не круглые иллюминаторы по бокам, где клочьями грязной ваты проплывали набухшие дождем облака, уютный салон самолета походил бы скорее на комнату в старинном английском замке. Одна стена его представляла собой зеркальную дверь, зрительно увеличивавшую пространство, мягкая мебель персиковых тонов создавала атмосферу неги и комфорта, тускло светился кубик телевизора под потолком, на журнальном столике возвышалась откупоренная бутылка вина. Рубиновая жидкость чуть заметно подрагивала в полупустом бокале.
На диване, поджав ноги, сидела чернокожая девушка в белом английском костюме с темной меховой отделкой по воротнику. Курчавые смоляные волосы были собраны на затылке в аккуратный пучок, большие продолговатые глаза густого агатового цвета красиво поднимались к вискам, а высокие скулы с туго натянутой кожей цвета лучшего молочного шоколада скульптурно выделялись на лице. Контуры тела, подчеркнутые одеждой, были не по-европейски округлы и плавны, а сама поза сидящей отличалась своеобразной кошачьей грацией. На вид ей можно было дать и пятнадцать, и двадцать пять лет. На самом деле ей было двадцать.
