– Подробностей тебе лучше не знать. Ты мне расскажи, что на работе происходит? Люди верят, что это я, – Ирошников почему-то никак не мог выговорить нужное слово, – верят, что я преступник?
– Люди слишком заняты собой, чтобы думать о твоей персоне, – искренне ответил Вербицкий. – Людям только до самих себя дело, все остальное по боку. У всех память коротка, помуссировали эту тему недельку. А потом все забылось, пошло по старому, будто и не было ничего. Зарплату задержат на день другой – это всех волнует, об этом говорят. А то какую-то бабку палкой пришпилили. Кто станет об этом вспоминать?
– Ясно, – кивнул Ирошников, со дна души поднялись хлопья какой-то серой мути и застили собой весь мир.
– Ты лучше вот что скажи, – продолжил Вербицкий. – Скажи, как ты думаешь, это сложно убить человека? Интересно, что при этом испытываешь. Нет, нет, я не про тебя. Просто интересно, что испытывает один человек, убивая другого.
– Сколько раз повторять: я не убивал никого, – Ирошников чуть не заскрипел зубами. – И не знаю, что испытывают убийцы. Может, эрекцию. А может, просто блевать тянет, – он поднялся с кресла. – Значит, в начале пятого у тебя.
Вербицкий вышел в прихожую вслед за Ирошниковым. Когда тот надел пальто и шапку, протянул руку. Ирошников ответил крепким рукопожатием, закрыл за собой дверь.
Когда Вербицкий вернулся в комнату, Татьяна стояла у окна. Подойдя к ней, Вербицкий встал рядом, обнял жену за плечи. Он видел, как Ирошников медленным шагом брел через занесенный снегом сквер.
– Как быстро человек опустился, – сказал Вербицкий. – Не знаю почему, но жаль мне его, по-человечески жаль.
Силуэт Ирошникова исчез за дальним домом, но Вербицкий продолжал стоять у окна, остановив взгляд на черных стволах и ветвях тополей.
– У меня тарелка дрожала в руках, когда я подавала на стол, – сказала Татьяна. – Если бы он действительно остался у нас в твое отсутствие, я бы убежала из квартиры в этом халате и тапочках. Я слышала из той комнаты, как ты предлагал ему остаться здесь. Даже переночевать уговаривал.
– Это всего-навсего игра в вежливость. Я только предложил, но он-то понимал правила, понимал, что соглашаться нельзя. Он видел твои глаза, черные от ужаса.
– А если бы он согласился здесь ночевать? Ты об этом подумал? В этом Ирошникове ничего человеческого не осталось, а ты предлагаешь ему какую-то игру в вежливость.
* * *
Ровно в половине пятого вечера Ирошников той же дорогой через сквер подошел к дому Вербицкого. Не доходя полтораста метров до подъезда, он остановился. На тротуаре возле парадно стоял желто-синий милицейский «газик». Ирошников прислонился плечом к дереву, замерев, простоял несколько минут, «газик» не уезжал. Быстро замерзнув, Ирошников прикурил сигарету, закрывая оранжевый огонек ладонью. Выходит, Жена Вербицкого все-таки позвонила в милицию? Или машина оказалась здесь случайно?
