В перерыве Вадим спрашивает у Сергея:
— Ну как, закончил «Войну и мир»?
— Нет, что ты! Я принес первую главу, хочу отдать нашей машинистке перепечатать. Но там надо было кое-что доделать, отшлифовать, а я вчера не успел. Вот и пришлось на лекции, к сожалению. Ты же знаешь, как я люблю Ивана Антоныча…
Подошла Лена. Она сегодня в новом платье и волосы уложила по-особому, с большим бантом сзади. Она стала похожа на десятиклассницу.
— Кто закончил, какую главу? — спрашивает она живо.
— Сергей повесть пишет.
— Ты, Сережа? Ой, как интересно! О чем, о войне?
— Нет, Леночка.
— А о чем же? Или это секрет?
— Нет, это вовсе не секрет. Но дело в том, что повесть далеко не кончена, что выйдет — неизвестно. Может быть, и ничего не выйдет.
— Почему это?
— Ну, почему… — Сергей скромно улыбается и разводит руками. — Талант нужен, Леночка. А шут его знает, есть ли он? Вот я и не говорю раньше времени.
«Ишь как скромен! — думает Вадим, усмехаясь. — А сам небось уверен, что талант у него есть». Ему вдруг хочется подшутить над новоиспеченным писателем. Он подмигивает Лене и говорит серьезно:
— А ты заметила, с каким подъемом читал сегодня Иван Антоныч? Шутка ли, даже Палавин стал записывать?
— Правда? А, он писал свою повесть? — Лена смеется. — Нет, а я действительно хочу почитать. Может быть, ты станешь когда-нибудь великим писателем, лауреатом, будешь разъезжать по разным странам…
К Лене подбегают несколько девушек и сразу начинают говорить очень громко, торопливо и все вместе. Громче всех, конечно, Люся Воронкова — голос у нее крикливый, пронзительный, тонкие руки так и мелькают в воздухе.
— Лена, ты записываешь Кречетова?
— Да, немного.
— Вот видишь! Это просто ужасно. Я его очень люблю, но подумай сама — нам же его сдавать! Этот фейерверк, сравнения, импрессионизм какой-то…
— Да, да, Люся, правда! У меня пальцы отнялись…
— Лекции слушают мозгами, а не пальцами, — говорит Нина Фокина, плотная, широколицая девушка в роговых очках.
— Ах, как умно! Не все же такие гении, как ты.
— Вот Козельский читает, — говорит Воронкова, — и не спецкурс, а общий курс, и — пожалуйста! Все ясно, определенно…
— Разжевано, да? — перебивает Фокина. — Ивана Антоныча с Козельским даже сравнивать нельзя!
— А сдавать? А сдавать как?
— Девочки, вы не правы, — говорит Лена. — Мы же не в школе, верно? Пушкин родился в тысяча семьсот девяносто девятом году, умер в тысяча восемьсот тридцать седьмом. И него была няня, он учился в лицее и так далее… Иван Антоныч предполагает, что мы достаточно знаем и биографию Пушкина и его творчество. Он разговаривает с нами как со своими коллегами.
