Я сказал, что кошка довольно быстро разобралась, кто есть кто в моем доме, но это требует размышлений.
Иногда казалось, будто она решила, что самой важной персоной здесь (сразу же после меня, ибо мое верховенство, разумеется же, не подлежало ни сомнению, ни – тем более – критике) была именно она и уже только потом – моя покойная жена. Сын в счет не шел, с ним у нее были какие-то свои (впрочем, довольно симпатичные) отношения: по большей части он не обращал на нее вообще никакого внимания, и ей оставалось лишь украдкой заискивать перед ним. Подлизываясь к этому суровому нордическому характеру, она, как школьница, часто задирала его своими колючими коготками, и казалось обмирала от счастья, когда он в ответ начинал катать ее ногами по всему полу.
Кошка бдительно следила за тем порядком вещей, который ей хотелось бы установить, и старалась пресекать все попытки моей жены посягнуть на ее прерогативы, другими словами, на исключительные, принадлежащие только ей, кошке, права. В случае чего она вполне могла цапнуть «нарушительницу конвенции» своими зубами (после этого, правда, она на всякий случай сразу же улепетывала все под ту же кровать).
Конечно, и в самом деле только ей одной разрешалось свиваться в клубок на моих, верховного божества этого дома, коленях. Но если у кошки время от времени и возникали какие-то сомнения в оценке действительного положения в доме моей жены, то тут ее быстро ставили на место. При всей свойственной ее природе наблюдательности и сметке здесь, как кажется, обнаруживались принципиальные пределы кошачьего разумения; хозяйка же дома умела постоять за себя, и снятый с ее ноги тапок был аргумент, которому моя питомица не могла противопоставить решительно ничего.
Впрочем, что взять с животного, отстоящего от нас на несколько пролетов единой эволюционной лестницы, если я и сам-то замечал, что моя жена вертела мною с ловкостью циркового жонглера только тогда, когда менять что-либо в принятых решениях уже было поздно. Правда, я не был в претензии, ибо все эти решения каким-то таинственным для меня образом всегда оказывались лучшими из возможных (я ведь тоже не лишен наблюдательности, и видел, что они одобрялись ею, а это для меня, как и для всякого мужчины, – самый надежный критерий). Секреты же тех фокусов, которые она проделывала со мной, в полной мере я так и не смог разгадать за все двадцать пять лет – лучших лет моей жизни. Но ведь я – умней (умней?) кошки.
