Тот, кто лягушками нынче наслаждался, немецким салом, видно, вчера обожрался.
Тут назревает афоризм, и в нации растет фашизм.
Снова веранда пансионата «Швейник» в ее прежнем великолепии. Яркое солнечное утро. Роза и Клавдия, обе в сарафанчиках, накрывают к завтраку, привычно переругиваясь.
Ф.Г. Кампанеец в деловой тройке и очках разгуливает по веранде. Не выпускает из рук телефона с длиннейшим шнуром. В течение всего этого действия шнур будет тащиться за Кампанейцем, постепенно опутывая их всех и играя, таким образом, немалую роль в разработке мизансцен.
КАМПАНЕЕЦ (в телефон). Записывай, Игорек! Двадцать четыре ящика иранского порошка отправить в Молдавию и придержать, теперь его долго не будет. Петряну подбросит тебе партию лака по накладным Афанаскина. Связывайся с Хачапуровым по вопросу о голландских шампунях. Выходи на Мамонтова через Морозова и принципиально ставь проблему будозана…
КЛАВДИЯ (рявкает на Розу). Ты мне опять свое навязываешь!
РОЗА. Нельзя ли потише? У отца сегодня рабочий день.
КАМПАНЕЕЦ. Мне сюда подкинь пару ящиков датского пива. Что? Где взять? Ты в своем уме, Игорь? Действуй, а то уволю! (Кладет трубку и тут же ее поднимает, набирает две цифры.) Ритуля, золотце мое, Кампанеец на проводе. Кто сегодня за старшую? Аня? Та, что губы ярко мажет? Соедини, кисонька. Анечка? Это дядя Филипп из «Швейника». Да-да-да, моя лапочка, по-прежнему с ума схожу. Привез тебе сувенирчик из Франции. Конечно, «Шанель», только очень яркая. Как твоя? Вот удача! Тогда тебе сегодня подбросят наборчик. Ах, губки наши губки, карамельки бесценные! Анечка-красавица, размести мои заказы по срочному. Два раза Жданов, три раза Калинин, Куйбышев, Киров, пять раз Орджоникидзе. Спасибо, деточка, дядя Филипп своих лапочек не забывает. Даю номера…
Наш дядя был, по мненью многих, большим сторонником миноги, но, времени не тратя зря, жевал частенько и угря.
Под рокот пламенных моторов прошел он путь командный свой от юных штурмов Беломора на героический Дальстрой.
С годами не обмякло кредо, и, отойдя от громких дел, маячил дядя, как торпеда, хотя слегка очертенел.
Уклон какой-то скандинавский с годами дядю обуял, утрачен прежний сандуновский Москва-барокко идеал.
По телефону партизаня, крутя знакомств нелегкий вал, о датским пиве, финской бане наш дядя вечно хлопотал.
В отличие от бесовщины величественных эпох, бессонницы и штурмовщины, искорененья вражьих блох, он небу не грозит овчиной, навек к дубленочкам присох. С прононсом новой чертовщины
