Месяц за месяцем, год за годом он приходил сюда по утрам, чтобы поразмыслить в одиночестве, ибо вид безбрежного морского пространства умиротворял, одновременно навевая странные думы и мечты, успокаивал и тревожил, дарил забвение и вселял в душу пьянящее чувство единства с божественным распорядком мира. Что лежало там, за смутной гранью, где море сливалось с небесами? Там, на востоке, за архипелагом Байгим, за Кайбой, Йамейном, Гайядой и другими островами кейтабцев? Сколь далеко тянулась эта сине-зеленая равнина, то тихо дремлющая под жаркими солнечными лучами, то бушующая подобно разъяренному зверю?
Три из Святых Книг Чилам Баль умалчивали об этом, свидетельства же четвертой, расшифрованной едва ли наполовину, были противоречивыми и смутными. Что касается людей, то они говорили Джеданне разное. Джакарра, его старший сын, коему исполнилось девяносто, был готов согласиться с аххалем Унгир-Бреном; аххаль же утверждал, что за солеными океанскими водами лежат другие земли, столь же великолепные и необозримые, как благословенная богами Эйпонна. Второй сын Джеданны, шестидесятисемилетний Фарасса, считал сие утверждение опасным мудрствованием, ибо оно порождало у знати и простого народа вредную мечтательность, отвлекавшую людей благородных от дел правления, а ремесленников, рыбаков, купцов и земледельцев — от полезного труда. Его третий сын Джиллор, которому еще не было сорока, великий наком-воитель, склонялся к мнению Джакарры, рассчитывал обойти вокруг света на кораблях и достичь с востока западных пределов Эйпонны, чтобы внезапно обрушиться на орды тасситов. Его четвертый сын…
Впрочем, как казалось сагамору, двадцатилетний Дженнак, его четвертый сын и наследник, был еще слишком юн и неопытен, чтобы иметь собственное мнение по такому сложному вопросу. Люди светлой крови долго живут, но поздно созревают, и пройдет не одно десятилетие, пока он превратится в настоящего наследника, опору державы, знатока ритуалов и законов, водителя войск, твердого духом и сердцем! В сей же день оставалось лишь благодарить богов за то, что они сохранили ему жизнь.
Улыбнувшись и с наслаждением вдохнув прохладный утренний воздух, сагамор потянулся к солнечному диску, словно хотел принять его в свои объятья, прижать к груди огненное светило. Губы Джеданны шевельнулись, шепча молитву Шестерым; он не просил у них ничего, он лишь славил грозного Коатля и светлого Арсолана, Тайонела, Потрясателя Мира, и Сеннама, благосклонного к путникам и мореходам, Мейтассу, бога неотвратимой Судьбы, и хитроумного Одисса, покровителя его земель, его рода и Великого Очага. Кто-то из них — а может, все они вместе? — явил милость Дженнаку, его младшему, его наследнику, отпрыску Дираллы… возлюбленной Дираллы, ушедшей в пропасть Чак Мооль до времени и срока… Но, должно быть, она не оставила сына, когда тот сражался с пришедшим с севера тайонельским сахемом — там, на золотых прибрежных песках!
