- Мамуля, ты в любви не понимаешь, а советы мне даешь...
- Ты, красавица, сама знаешь. Только растерялся он совсем... простодушно сказала Нина Ивановна.
- Потом как-нибудь. Он сам звонить перестанет, я думаю.
- Ах, доченька... Если уж говорить по-совести, не такой он и муж был хороший. Недостоин он тебя. Я раньше нет-нет, да подумаю так, только тебе не говорила. А теперь отсюда виднее... - сказала Нина Ивановна, как будто неожиданно для самой себя крепко проговорившись. - Вот Максим не видный, с виду захудалый да кривой, но выглядит не в пример солиднее... - Нина Ивановна впервые заговорила о Шустере прямо.
- Деньги у него солидные! - не без коварства усмехнулась дочь.
- Я не это имела в виду!
- А может как раз это, мамуленька? - Света зорко взглянула на мать, а та смутилась, но не конфузливо, а с негодованием и даже слегка всплеснула руками.
- Как ты подумать о матери такое могла?! Решай сама! А все-таки Стасик тебе муж. А муж есть муж!
- Что-то ты, мамуля, разное говоришь, - Света покосилась на мать. - Что ты надумала?
Нина Ивановна склонилась над чашкой, помешивая кофе. Она, казалось, имела что- то в виду, но догадаться до этого дочь должна была бы сама.
Нина Ивановна женщина спокойная, добродушная, как говорится, "хорошая", обыкновенно с умилительным выражением лица, выражающим всегдашнее ее стремление обойти углы, шероховатости и привести всех окружающих в гармоническое состояние, сейчас чувствовала себя растерянно и отчасти виновато. Но, может быть, это только казалось неискушенному взгляду. Хотя ее лицо и выражало эти чувства, дочь ее, тонко изучившая характер матери, не была уверена, что ее мать думает именно так. Света знала, что простецкое выражение на лице ее матери выражает не полную правду. И, даже, что это совсем и не правда. Нет, Нина Ивановна не изъяснялась в мудрено-дипломатической форме, и язык ее не отличался изысканностью, она никак не настаивала на своей точке зрения, но часто, по прошествии времени выяснялось, что Нина Ивановна имела мнение отличное, если не сказать противоположное тому, что слышали от нее собеседники. Действительно, несмотря на то, что Нина Ивановна была, бесспорно, человеком, хорошо расположенным к людям, не было, пожалуй, никого, кто не спросил бы себя однажды с удивлением: а что же такое Нина Ивановна, и что она на самом деле думает о том или этом? Многие, знавшие ее и по десятку лет, не смогли бы ответить на этот вопрос, ибо выражалась она округло, туманно и почти всегда была согласна именно с тем собеседником, с которым вела разговор. При заурядной внешности "обыкновенного человека" и смиренном поведении, она оставалась до известной степени "черным ящиком", загадкой для собственной дочери, которая наблюдала за ней иногда с любопытством, а временами с тайным раздражением, не в силах поймать центральный стержень этого неуловимого характера. В то же время дочь очень любила мать и глубоко усвоила ее манеру всегдашнего доброжелательного согласия. Кое в чем, пожалуй, сама она сумела продвинуться гораздо дальше, развив это умение до артистических высот. В обыденном течении дел Нина Ивановна играла явно зависимую роль. Внимательно наблюдая обеих, можно было предположить, что эта позиция ей чем-то удобна и выбрана с определенной идеей.
