Затем она повысила голос:
— Ну, полно глупить! Выходи же оттуда, малыш; Эта дама не сделает тебе ничего плохого.
И Каролина вздрогнула, увидев, как из корзины поднялась какая-то бесформенная фигура, которую она сначала приняла за кучу тряпья. Это был Виктор, одетый в остатки брюк и полотняной куртки, сквозь дыры которых виднелось его голое тело. Он встал на свету, против раскрытой двери, и она остолбенела, пораженная его необыкновенным сходством с Саккаром.
Все сомнения исчезли, отцовство было бесспорно.
— Я не хочу, — объявил он, — чтобы ко мне приставали со школой.
Но она не отводила от него глаз, — и охватившее ее неприятное чувство все усиливалось.
Поразительно похожий на отца мальчишка внушал ей тревогу: одна половина его лица была толще другой, нос свернут направо, голова словно сплюснута о ступеньку, на которой зачала его изнасилованная мать. Кроме того, он казался необычайно взрослым для своих лет: среднего роста, коренастый, совершенно сформировавшийся, в двенадцать лет уже волосатый, как преждевременно развившееся животное. Дерзкие, наглые глаза, чувственный рот были как у взрослого мужчины. И в таком юном существе с еще чистым цветом лица, местами нежным, как у девочки, преждевременная возмужалость смущала и пугала, как нечто чудовищное.
— Вы, значит, очень боитесь школы, мой дружок? — сказала, наконец, Каролина. — Вам было бы там лучше, чем здесь… Где вы спите?
Он показал рукой на тюфяк:
— Здесь, вместе с ней.
Смущенная этим откровенным ответом, тетка Элали заерзала в поисках объяснения:
— Я устроила ему постель из маленького тюфячка, но потом пришлось его продать…
Что же делать? Спим, как придется, раз все пошло прахом.
Хотя Мешен было хорошо известно все, что здесь происходило, она сочла нужным вмешаться:
— Это все-таки неприлично, Элали… А ты, негодный мальчишка, мог бы приходить ночевать ко мне, вместо того чтобы спать с ней.
Но Виктор выпрямился на своих коротких крепких ногах и заявил с задором скороспелого самца:
— А зачем, если это моя жена!
Тогда тетка Элали, которая лежала, как бы зарывшись в свой дряблый жир, решилась рассмеяться, пытаясь замять эту мерзость и обратить все в шутку. И нежное восхищение сквозило в ее словах:
— Да, уж если на то пошло, так, будь у меня дочь, я бы ее ни за что не доверила ему. Это настоящий маленький мужчина.
Дрожь пробежала по телу Каролины. Ее чуть не стошнило от отвращения. Возможно ли?
Двенадцатилетний мальчик, это маленькое чудовище, с сорокалетней женщиной, истасканной и больной, на этой смрадной подстилке, среди черепков и вони! Ах, нищета! Она все разрушает и растлевает!
