______
Во время обеденного перерыва он взял из гардероба чемодан, пальто и зонтик и отправился на лежавшую поблизости Рю-Сен-Пласид, где была маленькая гостиница, в которой, жили, главным образом, студенты и приезжие рабочие. Он спросил самую дешевую комнату, ему предложили такую за пятьдесят пять франков, он взял ее не глядя, заплатил вперед, оставил свой багаж тут же, у портье. В киоске на улице он купил два кренделя с изюмом, пакет молока и пошел через дорогу в сквер Бусико ? маленький парк перед универмагом Бон Марше. Там он сел на скамейку в тени и принялся есть.
Двумя скамейками дальше сидел местный клошар**. Между коленями у него была зажата бутылка белого вина, в руке он держал полбатона белого хлеба и рядом с ним на скамейке лежал пакет с копчеными сардинами. Одну за одной он вытягивал сардины из пакета за хвост, откусывал им головы, выплевывал их и остальное целиком засовывал себе в рот. Потом он откусывал от батона, делал большой глоток из бутылки и довольно кряхтел. Джонатан знал этого человека. Зимой он всегда сидел у универмага, возле входа на склад, на решетке над котельной, а летом ? перед магазинами одежды на Рю-де-Севр, или у портала Иностранной миссии, или рядом с почтамтом. Он уже давно обитал в этом районе, столько же, сколько жил здесь Джонатан. И Джонатан помнил, что тогда, тридцать лет назад, когда он впервые увидел этого клошара, в нем закипела какая-то неистовая зависть, зависть на ту беззаботность и беспечность, с которой этот тип вел свою жизнь. В то время как Джонатан ежедневно ровно в девять заступал на службу, клошар занимал свое место зачастую только в десять или одиннадцать часов; в то время как Джонатан должен был стоять по стойке ?смирно?, тот преспокойно посиживал себе на своем куске картона и еще курил при этом; в то время как Джонатан час за часом, день за днем и год за годом, не щадя собственной жизни, охранял банк и в поте лица своего зарабатывал себе этой работой на хлеб, клошар не делал ничего, кроме как полагался на сострадание и заботу своих сограждан, которые бросали ему в шляпу деньги. И, казалось, у него никогда не было плохого настроения, даже тогда, когда шляпа оставалась пустой; казалось, он никогда ничем не тяготился, ничего не боялся или просто никогда не скучал. Он всегда излучал своей персоной самоуверенность и самодовольство, словно нарочно провоцировал окружающих этой выставленной на показ аурой свободы.
